|
2017. №3
|
Российское право: состояние, перспективы, комментарии
|
4–18
|
статье на основе сравнительно-правового метода, синтеза и индукции рассматривается вопросо допустимости соотнесения понятий «государственный интерес» и «публичный интерес» какобщего и целого, при этом государственный интерес постулируется как неотъемлемая часть более широкого публичного интереса. Анализ экономических отношений государственной и местной властей показывает, как государство принудительно сделало частью публичного (в широкомсмысле) интереса соблюдение принципа целевого использования муниципального имущества,включая наличие исчерпывающего пообъектного перечня имущества, предназначенного длярешения вопросов местного значения. Однако как только этот публичный интерес изменился —а именно, государство согласилось с возможностью перераспределения полномочий между му-ниципальным и региональным (субъектов Российской Федерации) уровнями публичной власти(что, конечно, зачастую влечет и перераспределение пообъектного состава муниципального иму-щества), — были изменены и правила, связанные с ним. Жестко закрепленные за муниципалите-тами перечни имущества были исключены из федерального законодательства. Сложившиеся ме-ханизмы взаимоотношений государственной и местной властей свидетельствуют, что публичныеинтересы государства и местной власти едины. Фактически органы местного самоуправления насегодняшний день являются нижним уровнем единой системы государственной (или, с учетом не-обходимости их формального разделения, публичной) власти с общими функциями и задачами,решаемыми как на верхних (федеральном и региональном), так и на нижнем (муниципально-тер-риториальном или муниципально-поселенческом) уровнях. Более того, несмотря на формальноеразделение, уровни местного самоуправления и государственной власти с точки зрения форм иметодов публичного властвования совершенно не отличаются друг от друга. Практика приводитк выводу, что как только публичный интерес объективируется правом (а предметом правовых ис-следований может быть только объективированный правом интерес, в иных случаях это объектизучения социологии, политологии и т.д.), он становится общим для всей системы публичной вла-сти. Таким образом,необходим поиск баланса государственно-правовых и муниципально-право-вых интересов на основе их внутренней непротиворечивости (сочетания). |
|
19–33
|
В работе показывается правовое значение форм собственности для установления конституционной модели современной экономики, для обеспечения баланса частной и публичной сфер деятельности, поддержки перспективных и традиционных экономических укладов. С точки зрения методологии исследования в статье используются методы междисциплинарного анализа, а также приемы конституционной экономики. В статье особое внимание уделяется раскрытию социально-правовой природы публичной собственности. На основании анализа российского законодательства и практики Конституционного Суда Российской Федерации показывается качественное развитие правового содержания публичной собственности, доказывается самостоятельное регулятивное значение этого института. В последнее десятилетие с помощью публичной собственности законодатель предметно формирует публичное имущество, разграничивает собственность между разными уровням власти, связывает границы своей власти над объектами имущества функциями и полномочиями органов власти, а также принципами целевого назначения и единства природы государственной и муниципальной собственности. Автор выделяет ряд проблем в регулировании вопросов публичной собственности, в том числе необходимость разработки более ясных критериев разграничения и перераспределения объектов публичного имущества, особенностей регулирования отдельных имущественных объектов, особенно объектов национального (публичного) достояния. Констатируется, что появление значительного объема нормативного материала по вопросам публичной собственности требует его систематизации и упорядочения в специальном федеральном законе. К важнейшим проблемам относится также появление различных квази-публичных форм собственности (формально частноправовых), с помощью которых государство значительно увеличивает свое присутствие в хозяйственной жизни (например, публично-правовые компании). Эти формы вносят дисбаланс в принципы свободы и равной правовой защиты участников экономической деятельности, а также являются экономически менее эффективными. В связи с этим предлагается расширить понимание публичной собственности, включив в нее собственность, находящуюся под прямым фактическим контролем государства. Это позволит обосновать потребность в новых правовых критериях определения государственного участия в хозяйственной сфере. |
|
34–49
|
В статье содержится классификация видов и способов совершения незаконных банкротств, проанализированы нормы о юридической ответственности за незаконные банкротства по административному и уголовному законодательству. Целью исследования был комплексный анализ особенностей административно-правового и уголовно-правового регулирования незаконных банкротств в Российской Федерации для определения недостатков нормативно-правового регулирования по этому вопросу. Кроме того, в работе рассмотрены особенности уголовного законодательства в сфере банкротства и проблемы привлечения к ответственности за преступления в сфере банкротства в зарубежных странах. При написании статьи были использованы методы аналитический, системный, сравнительно-правовой, технико-юридический. Анализ практики и комментирования законодательных положений о незаконных банкротствах показал, что в доктрине отсутствует единый подход к классификации незаконных банкротств, не систематизированы способы их совершения, нет федеральных нормативных стандартов анализа финансового состояния должника арбитражным управляющим; в связи с высокой латентностью этих преступлений их трудно выявлять. При изучении иностранных источников выявлен интерес юристов и экономистов к изучению негативных экономических явлений и процессов, которые приводят к банкротству организации. Отсутствие в доктрине терминологического единообразия обозначения банкротств, совершенных с нарушением уголовного и административного законодательства, способствовало составлению авторами типологии незаконных банкротств. К незаконным банкротствам относятся неправомерные и криминальные банкротства, которые в свою очередь подразделяются в зависимости от составов на преднамеренное банкротство, фиктивное банкротство, а также реальное банкротство, в рамках которого совершены неправомерные действия. На основе обобщения материалов судебной практики сделаны выводы об основных способах незаконных банкротств. Определены проблемы привлечения виновных в криминальных банкротствах к уголовной ответственности. Выявлены недостатки правового регулирования. |
|
50–73
|
В статье рассматривается российская система публично-правовых платежей за пользование недрами, включающая налоги, неналоговые платежи и соглашения о разделе продукции. Соглашение о разделе продукции является специальным налоговым режимом, установленным Налоговым кодексом Российской Федерации как система налогообложений при выполнении соглашения о разделе продукции. Проанализированы системы нормативно-правового регулирования платежей за пользование недрами, налога на добычу полезных ископаемых, а также рентная природа всех видов платежей за пользование недрами. Рассмотрены соотношения понятий природной и горной ренты, налоговых и иных инструментов изъятия горной ренты, вопросы доходности этих платежей. Изучены механизмы налогообложения добычи твердых полезных ископаемых и углеводородного сырья, определены базовые характеристики оптимизации правового регулирования в сфере налогообложения их добычи, дано толкование понятийной базы НДПИ, понятия «полезное ископаемое» в целях налогообложения, приводятся позиции судов и судебной доктрины. Важное место уделено лицензированию, которым подтверждается право обладателя лицензии пользоваться участком недр, определяются его границы, цель, сроки и условия использования. Приводится авторская классификация коэффициентов к базовой ставке налога на добычу полезных ископаемых, определяется их льготная природа; рассматривается значение дифференциации для налогоплательщиков; дана классификация всех видов дифференциации, они сгруппированы по виду полезного ископаемого, по их влиянию на базовую налоговую ставку, по цели применения, по связи с территорией добычи. Рассмотрены правовая природа и признаки регулярных и разовых платежей за пользование недрами, порядок их расчета, вопросы ответственности при уклонении от уплаты этих платежей, определены полномочия органов исполнительной власти при регулировании исчисления и уплаты платежей за пользование недрами, подготовлены предложения по ограничению полномочий Минприроды России и по расширению прав Правительства Российской Федерации в нормативном правовом регулировании платежей за пользование недрами, определены основные направления совершенствования законодательства в сфере налогообложения недропользования. |
|
74–88
|
В статье анализируется содержание обязанностей участника корпорации, закрепленных в статье 65.2 Гражданского кодекса Российской Федерации в рамках одной из наиболее масштабных реформ гражданского законодательства (2014 г.) в части регулирования правового положения и деятельности юридических лиц. Учитывая сложность и неоднозначность правовой категории «корпоративная обязанность», когда речь идет именно об участнике корпорации, а не о лице, входящем в органы управления, вопрос о пределах усмотрения участника при реализации им своих корпоративных прав имеет высокий научный интерес. Авторы уделяют пристальное внимание обязанностям «активного» типа, прежде всего обязанности участвовать в принятии корпоративных решений, без которых корпорация не может продолжать деятельность в соответствии с законом, если участие акционера (участника) необходимо для принятия таких решений. Исследуется вопрос о допустимости принуждения к участию в общем собрании акционеров в форме установления такой обязанности для каждого участника, с пониманием того, что участие в управлении является прежде всего корпоративным правом. Указывается на неопределенность круга лиц, обязанных участвовать в принятии решения, если оно не требует единогласия и не относится к числу решений, непринятие которого влечет угрозу дальнейшему существованию общества, а также на неопределенность содержания понятия «принятие участия» в контексте необходимости принятия положительного решения. Поднимается вопрос о возможности квалифицировать голосование «против» в качестве акта противоправного поведения. Также рассматривается проблема вытекающая из установления излишне жестких условий принятия решений (например, требование единогласия при выборе единоличного исполнительного органа) волей самого общества путем закрепления таких требований в уставе корпорации. Отдельное внимание в статье уделяется вопросам разграничения ответственности участника, обладающего и не обладающего фактической возможностью определять действия общества: уточняется состав обязанностей в каждом рассматриваемом случае, предлагаются выводы о необходимости придавать правовое значение использованию возможности определять действия, а не только обладанию ею. |
|
89–104
|
Статья посвящена исследованию уголовно-правовых и иных отраслевых проблем, связанных с регулированием отдельных видов насилия. Применяемые в настоящее время термины «психическое насилие», «психологическое насилие» и другие не имеют единого содержания и не раскрыты в действующем законодательстве. Актуальность вопроса обусловлена и тем, что, согласно статистике, доля насильственных преступлений традиционно велика даже с учетом их латентности. В качестве цели исследования авторы определили разработку понятий отдельных видов насилия, ориентированную на дальнейшее внедрение в уголовное законодательство. При проведении исследования методологической основой послужил диалектический метод познания. Были применены такие частноправовые методы познания — сравнительно-правовой, формально-юридический, а также метод контент-анализа, содействующие осуществлению научного интереса. В статье представлено исследование зарубежного опыта регулирования данного института, в частности, таких стран, как Великобритания, Канада, Израиль и иных. Проанализированы позиции авторитетных деятелей науки, что позволило отразить как преимущества, так и недостатки разных позиций и отсутствие какого-либо общего подхода к определению содержания исследуемого явления. Выделены две основные позиции, согласно которым понятие «психическое насилие» раскрывается в зависимости от объекта посягательства или от способа посягательства. Изучение судебно-следственной практики также показало существующие проблемы применения норм, связанных с отдельными видами насилия. В приговорах судов понятие «психическое насилие» используется, но в разном смысловом значении. На основе анализа авторы пришли к выводу, что используемые дефиниции не отражают природы и сущности отдельного вида насилия. В связи с этим предлагается абсолютно новый термин — «нефизическое насилие». Его преимущество заключается в соответствии требованиям юридической техники, а также в охвате всех уголовно-правовых значений данного вида. Выводы статьи включают содержание признаков нефизического насилия (объект посягательства, способы посягательства, насильственный характер, умышленный характер и противоправность), а также формулировку рекомендаций по его дальнейшему использованию. |
Право в современном мире
|
105–120
|
В настоящей статье автор критически анализирует термин «интеграционное правосудие», отмечая его методологическую неопределенность. Причину автор видит в отсутствии в отечественной доктрине ясного понимания того, что следует понимать под интеграцией. По мнению автора, интеграция как особый вид сотрудничества государств означает передачу на уровень институтов межгосударственного объединения полномочий по принятию нормативных актов общего характера, которые заменяют в определенных областях национальное законодательство. Суды таких интеграционных объединений, являясь отдельной группой международных судов, обладают присущей только им компетенцией по судебному контролю таких актов, имея, как правило, полномочия по их аннулированию при их противоречии с учредительными договорами. Это превращает такие суды в полноправного участника нормотворческого процесса, что сближает их с национальными конституционными судами. Наличие полномочий судебного контроля за принятием нормативных актов общего применения может трансформировать такие суды в потенциально крайне влиятельный институт интеграции. Как правило, эти суды создаются по образцу Суда ЕС. Тем не менее сегодняшняя практика региональных судов экономической интеграции показывает, что даже полное копирование структуры и полномочий Суда ЕС не означает автоматического успеха судов интеграционных объединений, которые показывают разные результаты и в большинстве своем не играют существенной роли в региональной интеграции. Это можно объяснить тем, что суды интеграционных объединений создаются и действуют по тем же правилам, что и остальные международные суды, главное из которых можно сформулировать так: государства создают суды для достижения собственных целей и будут работать с ним до тех пор, пока плюсы от такого сотрудничества перевешивают минусы. Успех любого международного суда зависит не столько от его первоначального дизайна и компетенции, сколько от различных факторов, среди которых в первую очередь нужно упомянуть готовность государств и их национальных судов работать с международным судом, позицию самого суда, ее реализм, прагматичность, аргументированность, оценку последствий того или иного решения. |
|
121–135
|
На сегодняшний день Европейский союз столкнулся с трудностями, связанными с созданием единообразного механизма определения личного закона юридических лиц, т.е. единых коллизионных привязок к личному статуту компаний. Попытки осуществить сближение и гармонизацию национальных законодательств пока не увенчались успехом. Целью данного исследования является анализ положений, применяемых в странах Европейского союза, критериев определения личного закона юридических лиц, а также судебной практики, направленной на сближение, гармонизацию и нивелирование противоречий в различных системах права. В статье с помощью сравнительного метода исследования проведен детальный анализ норм международных договоров и прецедентного права Суда ЕC, регулирующих вопросы признания правосубъектности юридических лиц. Сделаны следующие выводы, сложившиеся в результате развития прецедентного права ЕC: перемещение как уставного, так и фактического места нахождения компании допускается по праву Европейского союза; учреждение компании в государстве с более либеральным корпоративным режимом не является злоупотреблением свободой учреждения, даже если это служит для обхода нормы другого государства-члена, в котором будет осуществляться вся деятельность компании; не является также злоупотреблением деятельность не по месту регистрации, а по месту нахождения филиала компании; принимающее государство обязано признавать, что иностранная компания действует на его территории, признавать ее правосубъектность, поэтому теория оседлости в данном случае не действует; принимающее государство не может запретить транснационального слияния и его регистрации в своем реестре, если таковая допускается при слиянии национальных компаний; компания может переместить уставное или фактическое местонахождения в другое государство без потери правосубъектности по праву государства создания; вопрос о возможности сохранения правоспособности и применимогок компании права (государства создания) при перемещении в иностранное государство решается государством создания, которое вправе в таком случае запретить или ограничить такое перемещение; если же компания намеревается изменить применимое право и принять организационно-правовую форму компании, предусмотренной в принимающем государстве, государство создания не может запретить миграцию компании и обязать ее ликвидироваться при условии, что такая миграция допускаетсяпринимающим государством |
|
136–153
|
В статье исследованы вопросы реализации наднациональных регулирующих прерогатив и защиты национальных интересов государств-членов Евросоюза. Цель статьи состоит в анализе эффективности применения в законодательном процессе ЕС субсидиарности как принципа защиты национальных регулирующих прерогатив по вопросам, не отнесенным к исключительному ведению ЕС и, прежде всего, по вопросам совместной компетенции ЕС и его членов. Автор применяет эмпирический, логический и нормативный методы исследования. При этом, в силу ограниченности нормативно-правовой базы и судебной практики применения принципа субсидиарности в законодательной деятельности ЕС, выводы в основном строятся на основе использования аргументативного метода. В частности, автор на основе критического анализа литературы считает, что учрежденный Лиссабонским договором субсидиарный контрольный механизм пока не стал эффективным инструментом в руках национальных парламентов государств-членов ЕС для их непосредственного влияния на процесс принятия законодательных актов в ЕС. Подлежащий применению через указанный механизм принцип субсидиарности скорее «структурирует политическую риторику» по поводу ограничения деятельности наднационального законодателя ЕС, нежели действительно ее ограничивает. Однако сегодняшняя слабость парламентов государств-членов ЕС в непосредственном политическом диалоге с Комиссией ЕС (как главным инициатором законопроектной деятельности ЕС) по поводу соблюдения в проектах законодательных актов ЕС принципа субсидиарности может быть успешно компенсирована эффективностью взаимодействия национальных парламентов со своими правительствами, представители которых формируют Совет ЕС (наднациональный институт, выступающий наряду с Европейским парламентом законодателем ЕС). В то же время они несут ответственность перед национальными парламентами (или непосредственно избирателями государств ЕС). Как показал опыт с проектом «Монти II», члены Совета ЕС, будучи связанными со своими национальными парламентами, могут успешно осуществлять в субсидиарном контрольном механизме роль «приводного ремня» между Комиссией ЕС и национальными парламентами государств-членов ЕС, обеспечивая последним возможность сказать «субсидиарное слово» при оценке реализации регулирующих прерогатив ЕС. |
|
154–173
|
Для многих современных государств характерна этнотерриториальная фрагментация. Отдельные местности или регионы внутри страны могут быть территориями концентрированного проживания этнических групп, являющихся национальными меньшинствами в масштабе страны в целом. В статье рассматривается вопрос, каким образом этнотерриториальная структура населения может отражаться в конституционном регулировании территориального устройства государства. На основе сравнительно-правовой методологии проводится анализ этнического фактора в конституционно-правовом регулировании территориального устройства стран БРИКС. Цель исследования — показать, что данные страны независимо от их географического положения, конституционного строя или исторического прошлого учитывают этнотерриториальную фрагментацию населения в своем территориальном устройстве, но делают это разными способами и с использованием различных конституционно-правовых форм. В работе дается объяснение выявленным различиям. По мнению автора, государственная территория в данном случае выступает инструментом управления этническом многообразием. Конституция страны может наделять регионы, населенные этническими меньшинствами, особым правовым статусом и закреплять за ними права самоуправления (территориальная аккомодация этнических групп). И наоборот: внутренние границы могут быть проведены таким образом, чтобы ни одно из этнических меньшинств не получало численного доминирования в том или ином регионе. В свою очередь самоуправление на «этнических» территориях также может реализовываться в рамках различных конституционно-правовых форм, основными среди которых являются федерализм, территориальная автономия, а также создание специализированных территорий, пользующихся конституционной защитой. На примере стран БРИКС иллюстрируются различные подходы и способы их реализации. Автор приходит к выводу, что выбор способа территориальной аккомодации этнических групп обусловлен главным образом степенью политических притязаний таких групп в отношении территорий их концентрированного проживания. В то же время наделение «этнических» регионов особым статусом не всегда приводит к углублению этнополитических расколов, а напротив, может способствовать интеграции общества. |
|
174–187
|
Параллельные судебные разбирательства трансграничных споров стали распространенной и многоаспектной проблемой в сфере международной подсудности. Эта проблема требует исследования и решения как на уровне международного сообщества, так и на уровне отдельных государств. Статья посвящена сравнительно-правовому анализу норм законодательства иностранных государств, регулирующих параллельные судебные разбирательства, а также исследованию соответствующей правоприменительной практики. Автор разделяет подходы к регулированию проблемы параллельных разбирательств на континентальный подход и подход стран «общего права». В связи с этим исследуются положения законодательства таких стран, как США, Англия, Канада, а также право ЕС, Швейцарии, Турции и Японии. Необходимость выделения двух подходов объясняется наличием объективно сформировавшихся принципов правового регулирования отношений, возникающих в связи с параллельными разбирательствами. При этом в основе указанных принципов выделяются такие социально-правовые ценности, как справедливость и законность, которые предопределяют логику и обоснование применения обозначенных подходов. Подход стран «общего права» направлен на максимально справедливое и эффективное разрешение трансграничного спора, о чем свидетельствует возможность суда применять доктрину forum non conveniens и учитывать обстоятельства дела для обоснования своей юрисдикции или юрисдикции иностранного суда на рассмотрение спора. Континентальный подход ориентирован на предсказуемость и определенность при разрешении вопроса о приостановлении или, наоборот, об отказе в приостановлении производства по делу в связи с параллельным разбирательством. Специфика подхода стран «общего права» проявляется в возможности обоснования легитимации параллельных процессов, что, несомненно, противоречит основным положениям континентального подхода, согласно которому параллельные процессы недопустимы. Стороны трансграничных коммерческих правоотношений, планируя процессуальную стратегию еще до возникновения спора, могут учитывать особенности того или иного подхода в целях возможного использования эффекта от параллельных разбирательств. Это может проявляться, например, в получении скорейшего преюдициального судебного акта. В связи с этим сделан вывод, что на настоящем этапе развития норм международной юрисдикции отсутствует однозначное решение проблемы параллельных разбирательств. |
|
188–198
|
The article presents one of the key customs law features — the customs nomenclature and classification of goods. The study demonstrates its multifunctional nature: its value for customs tariff regulation and the calculation of customs duties, its use for statistical purposes, and for the identification of goods when they are subject to non-tariff regulation. 181 million people living in the Eurasian Economic Union (EAEU) generated over 4.3 trillion U.S. dollars of yearly PPP-based gross domestic product as of 20152. Within the customs union in the EAEU, members use a common external tariff to impose import customs duties on goods entering the union from the outside, and customs nomenclature used to build an external customs tariff serves also as the basis for trade negotiations amongst the EACU member states. The research examines the concepts of the Commodity Nomenclature of Foreign Economic Activity (CNFEA), its international standardization, the Harmonized Commodity Description and Coding System, the basic rules of customs classification, the legal organizational aspects of maintaining the CNFEA and the adoption of provisional decisions on the classification of goods. The history of the development of the international basis for nearly all customs nomenclatures known as the harmonized system is viewed as a continuous process in response to the sophistication of the structure of international trade. The massive growth in turnover of international goods is also considered as a driver for international negotiations on common unified customs nomenclature. However, the structure and volume of international trade turnover are constantly changing in a changing world. That is why maintaining and regularly updating the harmonized system is one of the main goals of the World Customs Organization (WCO) in its role as an intergovernmental organization designed to facilitate the free movement of goods and improve customs procedures among all of its members (individual states and the EU). |
|
199–209
|
Одна из актуальных проблем современного общества состоит в вопросе признания правовых последствий трансграничных браков. Правовое регулирование семейных отношений с иностранным элементом имеет многоуровневый характер и включает в себя материальные и коллизионные нормы, содержащиеся в многосторонних и двусторонних международных договорах и во внутригосударственном праве. Одной из проблем, связанных с унификацией норм права в области брачно-семейных отношений, является легализация последствий заключенных однополых союзов. Сейчас однополые союзы являются официальными в некоторых странах Европы и во многих штатах США. Список стран, легализовавших однополые союзы, постоянно расширяется. В некоторых странах, где однополые союзы запрещены, введен институт гражданского партнерства или гражданского союза. Во многих странах, легализовавших однополые союзы, гражданское партнерство однополых пар были промежуточной ступенью к брачному равноправию. Действующее российское законодательство не содержит специальных норм, направленных на регулирование отношений в однополых семейных союзах. В частности, имущественные отношения лиц, состоящих в таких отношениях, регулируются нормами российского гражданского права. Вследствие этого имущественные права и обязанности партнеров однополого союза значительно отличаются от имущественных прав супругов, находящихся в законном зарегистрированном браке. Так, например, приобрести имущество лица, состоящие в указанных отношениях, могут только в общую долевую собственность. Право общей долевой собственности между партнерами в однополых союзах может возникать при наличии письменного соглашения данных лиц, устанавливающего общность имущества, приобретенного в фактических отношениях. Нахождение партнеров в однополых фактических отношениях не порождает и юридических обязательств по содержанию партнерами друг друга ни во время отношений, ни после их прекращения. Правовое регулирование наследственных правоотношений в однополых союзах также имеет особенности. Таким образом, ситуация недостаточной правовой регламентации юридических последствий заключенных однополых союзов требует скорейшего законодательного решения. Такое решение возможно в форме гражданского партнерства. |
|
210–223
|
Автор анализирует генезис немецких доктринальных и судебных подходов относительно условий реализации уступки виндикационного притязания в качестве суррогатной передачи вещи при осуществлении отчуждения имущества приобретателю. Целью исследования выступает определение предпосылок и перспектив заимствования данной правовой конструкции для ее воплощения в российском гражданском законодательстве. Достижению предвосхищаемых результатов способствует использование в работе методологии сравнительного правоведения и структурно-функционального анализа, на основе которых выявляются юридическая природа требования из виндикационного правоотношения, его зависимость от права собственности и особенности исполнения вещной сделки между контрагентами, когда реальное господство над вещью принадлежит третьему лицу. Для оценки актуальности цессии права на виндикацию в статье подвергаются критическому осмыслению две противоположные позиции: 1) для передачи опосредованного владения всегда требуется уступка притязания; 2) отчуждение вещи возможно посредством простого соглашения, виндикационное притязание переходит автоматически на приобретателя вместе с правом собственности, поэтому уступка требования о выдаче вещи наряду с соглашением о переходе права собственности не имеет самостоятельного содержания и практического значения. В силу наличия относительного правоотношения между титульным владельцем и нарушителем владения обосновывается обязательственно-правовая природа виндикации и возможность цессии права на нее, если это не противоречит вещно-правовым принципам и отвечает интересам сторон, что предопределяет возможность такой уступки только при одновременной передаче цессионарию титула на вещь, поскольку требование носит вещно-правовой характер. В период нарушения владения виндикация секундарно выражает само вещное право и подтверждает юридическое господство над вещью, которое можно передать другим лицам. До восстановления обладания имуществом виндикационное требование на основе юридической фикции наделяется свойствами оборотоспособности. Делается вывод, что уступка виндикации является не самоцелью алеаторной отчуждательной сделки, а средством квази-передачи вещи, которая означает исполнение договора со стороны традента при нахождении предмета отчуждения в фактическом обладании третьего лица. Это позволяет исключить договорную ответственность отчуждателя за отсутствие традиции в пользу приобретателя, так как суррогатная передача вещи будет выступать эксклюзивным способом завершения перехода права собственности и переноса связанных с этим рисков. |
|
224–238
|
В статье на основе ранее не опубликованного научного материала сделана попытка реконструкции системы правовых актов Маньчжоу-Го и Мэнцзяна, которые были созданы в качестве независимых государств в Маньчжурии и Внутренней Монголии на Северо-Востоке Китая в 1930-х гг. Внутреннюю и внешнюю политику обоих политических образований контролировали японские оккупационные власти. При этом Маньчжоу-Го создавалось как «образцовое государство», эталон, в том числе и в вопросах права и государственного управления, а Мэнцзян (Монгол-Го) — как ресурсная (экономическая) база оккупантов. На примере Маньчжоу-Го приводятся аргументы, подвигавшие местные власти на принятие нового законодательства, выстраивается иерархия актов как на первоначальном, так и последующих этапах государственного развития, дается их характеристика и отличительные особенности, приводятся признаки, разграничивающие нормативные и индивидуально-правовые акты. Проанализирована юридическая природа закона и его место в системе нормативных правовых актов обоих государств, дана развернутая характеристика правовых актов, исходящих от разных органов государственной власти. Изучены государственная система и органы государственной власти, участвовавшие в нормотворческом процессе, выделены органы, которые участвовали в разработке и принятии законодательства, а также органы, которые принимали подзаконные акты и акты применения права. На примере Мэнцзяна изучена законодательная техника, выявлены ее особенности и недостатки, а также причины, по которым эти недостатки возникали. Сделаны выводы, что, несмотря на духовную, культурную и религиозную близость двух народов, конструирование как государственной системы в части нормотворческих органов, так и системы нормативных правовых актов в Маньчжоу-Го и Мэнцзяне, существенно различалось. Это объясняется целями, которые преследовали японские оккупационные власти, которым в значительной мере потакало местное руководство оккупированных территорий. Маньчжоу-Го и Мэнцзян были ликвидированы соответственно 18 и 19 августа 1945 г. войсками СССР и МНР. |
|
239–251
|
В статье рассмотрены особенности отношений между собственниками компании и ее менеджментом. Особое значение автор придает именно собственнику, который выполняет активную роль в реализации долгосрочных интересов организации. Построение эффективной модели корпоративного управления достигается с выстраиванием четких правил, которые отражены в корпоративном документе — уставе. В частности, в уставе могут быть закреплены требования к кандидатам на должность в органы управления, что позволит выстраивать доверительные (фидуциарные) взаимоотношения между собственником и управлением на долгосрочной основе. В уставе может быть предусмотрено положение об ожидаемом ущербе в случае отступления со стороны члена органа управления от интересов компании и ее акционеров. Причем ответственность, которая закреплена в уставе, применяется и к собственникам, которые влияют на принятие управленческих решений. Целью статьи является создание оптимальной модели корпоративного управления, в которой собственники и менеджмент будут работать на основе фидуции (доверительности) для достижения корпоративного блага (увеличения стоимости активов). Другими словами, акционер создает условия (в том числе с использованием внутренних корпоративных документов, в которых используются современные корпоративные модели и правоприменительная практика) для руководства, позволяющие последнему не отклоняться от заданного курса. Руководитель должен действовать в интересах компании и ее собственников исходя из фактических обстоятельств в пределах разумного предпринимательского риска. В уставе необходимо сформулировать понятие заинтересованности с целью исключения рисков совершения сделок руководителями в личных интересах. В корпоративных документах регламентировать особенности доступа руководителя и акционеров к информации о компании. Другими словами, создать ситуацию, при которой у участника не будет необоснованного интереса к информации. Автор отводит именно собственнику активную роль в построении модели, адаптированной к современным условиям. Статья носит междисциплинарный характер, поскольку затрагивает как элементы корпоративного управления, являющиеся частью корпоративных финансов как науки, так и, разумеется, корпоративное право. |
|
|