|
2015. №2
|
Правовая мысль: история и современность
|
4–16
|
В рамках законотворческой работы над едиными правилами гражданского судопроизводства, которые будут применяться судами общей юрисдикции и арбитражными судами, автор обращает внимание напроблему унификации и кодификации принципов судопроизводства. Обосновывается тезис о необходимости использования более широкого подхода: включения в новый кодекс как основных, межотрас-левых принципов и институтов, так и принципов международного права в области обеспечения прав,свобод и законных интересов человека, в том числе правосудием. На основе анализа основных положений и принципов международного права автор делает вывод, что имеется необходимость закрепления в новом кодексе принципов справедливого судебного разбирательства: быть осведомленным вотношении дела, затрагивающего права, свободы и законные интересы; свободно осуществлять процессуальные права; пользоваться бесплатной юридической помощью в случаях, предусмотренных законом; соблюдение частных и публичных интересов; соблюдение правовой определенности. При этом акцентируется внимание, что одна часть принципов концепции справедливого судебного разбирательства уже знакома гражданскому и арбитражному процессам, а другая их часть известна лишь по постановлениям Европейского Суда по правам человека по жалобам против Российской Федерации. Однако механическое перенесение уже закрепленных принципов цивилистического процесса в новый кодекс не будет соответствовать задачам и цели гражданского судопроизводства. Принципы гражданского судопроизводства необходимо осмыслить с учетом прогрессивно развивающихся правоотношений, судебной практики, в том числе Европейского Суда по правам человека. Автор на примере реализации принципов публичности и рассмотрения дела в разумный срок наглядно демонстрирует объективную необходимость обновления содержания принципов гражданского судопроизводства с учетом использования электронных публичных сервисов. Автор обращает внимание на необходимость установления единого уровня правовых гарантий, которые вытекают из общепризнанных принципов международного права соблюдения прав, свобод и законных интересов в судебных и внесудебных процедурах. |
|
17–36
|
Свобода информации является предметом обсуждения с первых дней работы органов ООН. По этой проблематике приняты многочисленные рекомендательные нормы, введен в действие ряд международных договоров на универсальном и региональном уровне. Несмотря на это, в деле реализации свободы информации остается еще очень много невыясненного. Настоящая статья рассматривает только часть этой большой проблемы — какова должна быть степень свободы информации, когда процесс ее распространения осуществляется через средства массовой информации. Позиция государств в этом плане далека от единых подходов. То, что было очевидным для большинства государств сразу после окончания Второй мировой войны, в наши дни подвергается существенной ревизии. Это не способствует укреплению взаимопонимания разных народов и даже может способствовать ухудшению межгосударственных отношений. Вопреки мнению некоторых ученых о том, что сложились и реализуются принципы и нормы международного права, составляющие «право массовой информации», автор настоящей статьи склонен поддержать точку зрения о нецелесообразности искусственного отделения права массовой информации от технических и содержательных аспектов информационного права в целом, а также против выделения проблем международно-правового регулирования международных информационных отношений из контекста действующих в системе международного права отраслей. Большинство принципов, сформулированных исследователями для международного информационного права, одновременно являются принципами права массовой информации. Нет общепризнанного определения понятия «массовая информация», что затрудняет выработку общих подходов государств в области регламентации тех средств, с помощью которых обеспечивается широкое распространение информации в обществе. В статье приведены сведения о наиболее важных для современного состояния международных отношений направлениях сотрудничества государств в сфере распространения информации; представлена информация о новых проектах, внесенных на рассмотрение различных международных организаций; очерчен круг потенциально возможных форматов обсуждения проблем распространения информации на межгосударственном уровне; рассмотрены наиболее интересные для понимания того, насколько абсолютна свобода распространения информации, дела международных судов. Государства для поддержания международного мира и стабильности должны искать общие подходы, независимо от того, какие технические средства используются. |
|
37–49
|
Права человека традиционно рассматривались как категория, противостоящая государственному суверенитету и государственной власти. Начиная с 1990-х гг. в западной (прежде всего в американской) доктрине международного права высказывались точки зрения, что принцип уважения и защиты прав человека должен получить приоритет над остальными основополагающими принципами международного права, прежде всего, принципом невмешательства во внутренние дела, а в определенных случаях — и над принципом неприменения силы. Что касается государственного суверенитета, то в условиях глобализации стало принято говорить о снижении его роли в связи, в частности, с тем, что права человека должны получить универсальное значение и стать предметом ответственности всего международного сообщества. В настоящей статье обосновывается несоответствие таких подходов современным реалиям международной практики. Неконструктивным является противопоставление суверенитета государства (его независимости на международной арене и верховенства во внутренних делах) требованию уважения и защиты прав человека. На примере, в частности, ситуации на Ближнем Востоке проиллюстрировано, что государство продолжает оставаться основным институтом, обеспечивающим основополагающие права человека, — только в условиях стабильного политического режима может быть гарантировано устойчивое экономическое развитие и защита человеческих прав. Ответственность международного сообщества как минимум, в настоящий период, не может заменить активной роли государства: основная ответственность за обеспечение прав населения ложится на национальные государства. Прогрессивное развитие международного права должно быть направлено на укрепление стабильности и институтов управления в проблемных регионах. В связи с тем, что основным трендом развития международных отношений сегодня является региональная интеграция, будет возрастать роль региональных организаций, в том числе в области обеспечения прав человека. В этих условиях ООН необходимо выстраивать систему более тесного взаимодействия с региональными интеграционными институтами. |
|
50–60
|
Статья посвящена актуальной проблеме соотношения информационной безопасности и прав человека. В России понятие «информационная безопасность», как правило, раскрывается через «состояние защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства». В США и Европейском Союзе определение «информационная безопасность» связывается с правовыми принципами конфиденциальности, целостности и доступности информации и информационных систем. Реализация данных принципов позволяет обеспечить баланс интересов различных участников правоотношений, выступая, таким образом, гарантией прав человека. Влияние современных технологий проявляется прежде всего в сфере личных прав, среди которых особое место занимает право на неприкосновенность частной жизни. С одной стороны, в качестве гарантий права на неприкосновенность частной жизни выступают меры, непосредственно направленные на защиту данного права. С другой стороны, при установлении ограничений права на неприкосновенность частной жизни соответствующие гарантии должны предупреждать возможные злоупотребления. В дополнение к принципам конфиденциальности, целостности и доступности выработаны специальные правовые принципы защиты права на неприкосновенность частной жизни. Основными механизмами защиты права на неприкосновенность частной жизни, которые находят выражение в данных принципах, являются согласие субъекта персональных данных на обработку персональных данных и его уведомление о такой обработке. В то же время с развитием интернет-технологий данные механизмы оказываются недостаточными для соблюдения права человека на неприкосновенность частной жизни. Развитие гарантий данного права осуществляется путем создания дополнительных механизмов защиты конфиденциальности, которые выражены в предъявлении специфических требований в сфере сбора и обработки личной информации. Совершенствование технологий также приводит к появлению новых угроз национальной безопасности и информационной безопасности государства как одной из ее составляющих. Необходимость их защиты становится основанием для ограничения права на неприкосновенность частной жизни. Соразмерность ограничений целям их установления выступает гарантией прав человека и информационной безопасности личности. В государствах с демократическими правовыми режимами, как правило, установлен приоритет прав человека перед обеспечением национальной безопасности. |
Российское право: состояние, перспективы, комментарии
|
61–75
|
В науке трудового права не разработан в должной мере понятийный аппарат охраны труда (определения и термины) и, прежде всего, с позиции международного трудового права. Более того, отсутствует концептуальная правовая модель безопасности и гигиены труда, ее понятийной основы.Поэтому автором предпринята попытка восполнить этот пробел в науке. Методологической основой статьи является учение о праве как фундаментальном регуляторе общественных отношений, доктринальная концепция о понятиях трудового права России. Впервые в науке трудового права раскрывается понятие охраны, безопасности и гигиены труда не только с позиции международного трудового права и современных теоретических подходов, но и проекта Федерального закона «О безопасности и гигиене труда». Основные выводы: термин «охрана труда» изначально не соответствовал концептуальной идее, смыслу и своему назначению — содействовать сохранению жизни и здоровья работника; определение понятия охраны труда, данное в ст. 209 ТК РФ, представляется несколько нелогичным и неправильным. С позиции науки российского трудового права охрану труда следовало бы определить как систему правовых актов, регулирующих социально-экономические, организационно-технические, санитарно-гигиенические, лечебно-профилактические, реабилитационные и иные отношения в целях обеспечения здоровья и жизни работника; категория«требования охраны труда» вряд ли уместна в российском праве, в том числе и в ст. 37 Конституции Российской Федерации; некоторые определения и термины, предусмотренные в федеральных законах и подзаконных нормативных правовых актах, либо дублируют ст. 209 ТК РФ, либо не совсем ей соответствуют, что обусловливает проблемы с их применением на практике. В перспективе было бы целесообразным провести их унификацию; можно предположить, что в случае принятия Федерального закона «О безопасности и гигиене труда» будет поставлен вопрос, чтобы раздел Х ТК РФ назвать «Безопасность и гигиена труда» и в соответствии с новым названием раздела придать ему качественно другое содержание. В связи с этим все правовые доктрины (советские и российские) об охране труда, очевидно, придется пересмотреть. |
|
76–91
|
Современное мировое пространство представляет собой новую реальность, которая преображает не только средства взаимодействия людей, но и воздействует на принципы организации производства и трудовые взаимоотношения. В условиях модернизации и глобализации экономики появляются нестандартные формы занятости. Исследование уже сформировавшихся юридических конструкций позволяет на их основе разработать нетипичные, отвечающие современным реалиям. При этом ряд нестандартных трудовых отношений уже продолжительное время функционирует в трудовом праве, и в тоже время появляются все новые и новые нетрадиционные формы занятости. Современные методы организации делового сотрудничества и социальные коммуникации воздействуют и на сферу труда, вызвав появление новых эффективных форм занятости. Исходя из потребностей современного общества, важно сегодня учесть те изменения, которым подвергаются классические институты трудового права. Так, например, заключение трудовых договоров для выполнения конкретной работы на определенное время теперь уже не исключение, а правило. Новой эффективной формой занятости является дистанционная занятость, уже нашедшая законодательное регулирование в Российской Федерации. Модель дистанционной занятости устраняет существующие пробелы в регулировании нетипичных трудовых отношений. Сегодня важно обновлять российское трудовое право и приспосабливать его к процессу возникновения и развития новых трудовых отношений и форм организации труда. Правовой базой для этого могут в определенной степени послужить схожие правоотношения. Однако важно выявить правовую предысторию дистанционной занятости и признаки, отграничивающие ее от других схожих правовых явлений, послуживших в определенной степени прототипами телетруда. Поэтому в статье предпринята попытка анализа таких правоотношений, как режим рабочего времени, надомный труд (приводятся сходства и отличия надомного и дистанционного труда), место работы, самозанятость, работа по вызову (указывается на различные формы проявления данного труда), соглашения «ноль часов» (анализируется трудовой договор, лишенный всякого содержания), договор «минимум-максимум» (исследуется как договор, имеющий нижний и верхний предел рабочего времени) и др. Основой исследования являются нормы не только российского, но и зарубежного законодательства, в том числе и регионального, что вызвало необходимость использования критериев разграничения гражданско-правовых и трудовых правоотношений. В статье выделяются особенности дистанционной работы. Отмечается, что примеры дистанционного управления трудовыми ресурсами говорят о необходимости дальнейшей разработки положений о трудовой функции работника. |
|
92–102
|
Автор проводит анализ различных точек зрения на выделение специальной дисциплинарной ответственности. Изучается нормативная база, регулирующая вопросы данного вида ответственности. Обращается внимание на отсутствие отдельного унифицированного акта, посвященного правовому регулированию дисциплины труда. Поднимается вопрос видов дисциплинарных взысканий и их детализации при применении специальной дисциплинарной ответственности. Исследуется возможность наложения дисциплинарных взысканий на специальных субъектов за нарушение, состоявшееся не в рабочее время. Автор предлагает разделять случаи специальной дисциплинарной ответственности исходя не из отрасли экономики, а на основе особенностей деятельности работников, выделяя при этом пять групп. В статье анализируются предлагаемые учеными определения понятия специальной дисциплинарной ответственности, и указывается на необходимость дальнейшей разработки этого понятия в науке. Автором предлагается определение специальной дисциплинарной ответственности. Специальная дисциплинарная ответственность — это предусмотренная федеральными законами, уставами и положениями о дисциплине ответственность работника за совершенный дисциплинарный проступок, связанный со спецификой выполняемой им трудовой функции. Автор предлагает закрепить срок действия наложенного дисциплинарного взыскания в два года. Увеличение срока действия будет больше дисциплинировать работника, а также предупреждать его от совершения новых дисциплинарных проступков. Предлагается ввести специальную дисциплинарную ответственность работников метрополитена. Это связано, в частности, с тем, что между работниками метрополитена и железных дорог существуют значительные различия в трудовых обязанностях и в системе движения поездов. В статье отмечается необходимость своевременного принятия перечней должностей, на которые распространяются нормы отдельных уставов, например, Устава о дисциплине работников организаций, эксплуатирующих особо радиационно опасные и ядерно опасные производства. Предлагается разработка специального отраслевого нормативного акта о специальной дисциплинарной ответственности медицинских работников. Автор приходит к выводу, что необходимо расширять круг лиц, подлежащих специальной дисциплинарной ответственности. Это будет способствовать улучшению эффективности выполнения ими своих трудовых обязанностей. |
|
103–111
|
В статье анализируется обоснованность новых требований к участникам закупочных процедур, установленных Федеральным законом от 5 апреля 2013 г. № 44-ФЗ «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд». Проведено сравнение с ранее действовавшими требованиями, установленными Федеральным законом от 21 июля 2005 г. № 94-ФЗ «О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд». Законом № 44-ФЗ установлены обязательные и дополнительные требования. Отдельно проанализировано каждое новое обязательное требование к участникам. Автором проведен анализ возможности подтверждения соответствия на практике новым требованиям, оценена судебная и административная практика по вопросу обоснованности установки обязательных и дополнительных требований. Выявлено, что дополнительные требования признавались неправомерными, если они не были обоснованы и не влияли на существо правоотношений. При этом отсутствие обязательных требований в конкурсной документации является незаконным. Проведен анализ соотношения новых требований к участникам в свете введения в Трудовой кодекс Российской Федерации ст. 19.1, в соответствии с которой введен формальный запрет на заключение работодателями гражданско-правовых договоров при наличии фактически трудовых отношений с исполнителями. Проанализированы новые статьи Кодекса об административных правонарушениях, в частности, ч. 2 ст. 5.27, а также ч. 4 ст. 5.27, вступившие в силу с 1 января 2015 г. Указаны риски и последствия для участников в случае несоответствия требованиям. Автор приходит к следующим выводам: установление новых требований к участникам закупочных процедур не всегда представляется обоснованным, особенно учитывая наличие у заказчика более широких полномочий в сфере расторжения контракта с поставщиком при несоблюдении им требований. Некоторые требования нуждаются в более точной законодательной формулировке, поскольку эффективная практика их реализации в нынешнем виде остается под вопросом. |
Судебная практика
|
112–121
|
В статье на основе принципа разделения властей рассматривается институт судебного конституционного (уставного) контроля в субъектах Российской Федерации, а также правовые проблемы создания конституционных (уставных) судов. Несмотря на закрепление в конституциях (уставах) всех субъектов Федерации указанного принципа, а в некоторых из них — норм о конституционных (уставных) судах, до настоящего времени подобные органы конституционной (уставной) юстиции действуют только в 16 из 85 субъектов Российской Федерации. При этом в ряде российских регионов подобные суды ликвидированы или их действие приостановлено. Авторами представлен собственный взгляд на причины подобной негативной ситуации и на основе конституционно-правовых норм обосновано, что отсутствие в каждом субъекте Российской Федерации конституционного(уставного) суда лишает проживающих на его территории граждан важного и эффективного механизма защиты их прав и свобод. Необходимость учреждения конституционных (уставных) судов во всех российских регионах предопределена заложенным в ст. 45 и 46 Конституции РоссийскойФедерации смыслом о гарантированности государством судебной защиты прав и свобод человека и гражданина посредством осуществления правосудия органами государственной власти субъектов Федерации. В статье критически оцениваются предлагаемые отдельными конституционалистами альтернативные механизмы осуществления конституционного (уставного) правосудия, включая передачу таких полномочий Конституционному Суду Российской Федерации, совмещение компетенции судов общей юрисдикции и конституционных (уставных) судов субъектов Российской Фе-дерации, создание органов конституционной юстиции в рамках федеральных округов. Серьезным препятствием на пути создания системы регионального конституционного правосудия видится отсутствие в Федеральном конституционном законе «О судебной системе Российской Федерации» нормы, закрепляющей обязательность органов судебной власти в субъектах Российской Федерации. Предлагается законодательно возложить на субъекты Федерации обязанность по созданию таких судов. Разделяя мнения специалистов о необходимости принятия федерального закона, направленного на регулирование вопросов организации и деятельности конституционных (уставных) судов субъектов Федерации, авторы отмечают, что целесообразно принять не отдельный федеральный закон, а внести в Федеральный закон «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации» изменения, которые дополнят его положениями об основах деятельности таких судов, одновременно скорректировав его название. |
|
122–130
|
В статье автор предлагает уточнение подхода к соотношению базовых для изучения судебной системы понятий (судебная деятельность, судопроизводство, организационная деятельность, правосудие) в их взаимосвязи с содержанием понятий специализация, компетенция, юрисдикция и юстиция. Рассмотрены позиции российских исследователей по вопросу соотношения понятий «правосудие», «судопроизводство» и «судебная деятельность», продолжена разработка позиции, что правосудие является основной составной частью судебной деятельности. Описаны основные причины выделения видов судопроизводства и образования отдельных видов судебных юрисдикций. Описываются основные механизмы судебной специализации — выделены два вида судебной специализации (функциональная специализация внутри судебных органов и институциональная специализация в судебной системе). Раскрывается содержание институциональной специализации, которая включает и образование различных юрисдикций (видов судебных юрисдикций), и выделение отдельных компетенций внутри этих юрисдикций для специализированных судов. Автор обосновывает необходимость отграничения специализации компетенций (образования специализированных судов) от специализации юрисдикций; при этом обосновывается позиция, что специализированные суды могут существовать только в пределах отдельных юрисдикций, а сами юрисдикции, выделяемые по определенным критериям, всегда предполагают специализацию, что снимает необходимость использования понятия «специализированная юрисдикция». Исходя из этого, предлагается обоснование того, что в России специализированными судами являются суд по интеллектуальным правам, относящийся к арбитражным судам, и подсистема военных судов, относящаяся к судам общей юрисдикции. Рассматриваются разработанные в отечественной доктрине признаки судебной специализации, предлагается выделение признаков судебной юрисдикции и специализированной компетенции. Рассмотрены варианты интерпретации понятия «юстиция» применительно к описанию видов судебных юрисдикций в России. Происходящие в российской судебной системе изменения (образование специализированных судов, упразднение высшего суда арбитражной юрисдикции, отказ от создания отдельных судов административной юрисдикции и ювенальной юстиции) описываются с точки зрения процесса выработки оптимальных форм и определения пределов специализации и дифференциации судебной деятельности. |
|
131–135
|
The article discusses the situation surrounding the criminalization of fraud in the field of enterprise. The author notes the social significance of entrepreneurial activity and arising associated risks including those ensuing from failure to fulfil contractual obligations, the threat and acuteness of risks posed by fraudulent encroachments on property and its investment appeal; the author emphasizes the obligation of the state to implement measures aimed at minimizing entrepreneurial risks, stimulating good faith relations between property and enterprise, ensuring protection of property rights inter alia through the instrument of criminal law, the legal norms of which must preclude unjustified criminal prosecution and act as a powerful factor inhibiting encroachment on property and the legitimate interests of entrepreneurs, serve as one of the means of ensuring legal protection for conscientious entrepreneurs and investors, and not demonstrate loyalty to criminal business. The author bases his discourse on the legal positions of the Constitutional Court of the Russian Federation, expressed in its Resolution dated December 11, 2014 № 32-П “Apropos the Revision of the Constitutional Provisions of Article 159-4 of the Criminal Code of the Russian Federation pursuant to the inquiry of the Salekhard City Court of the Yamalo-Nenetsk Autonomous National District.” |
|
136–147
|
Following the transfer of supervisory powers in the system of highest level arbitrazh courts to the Supreme Court of the Russian Federation, some 350 tax cases have been heard. On the basis of judicial acts passed, it is possible to establish the positions adopted by the Supreme Court of the RF in resolving tax disputes, set out the tax risks inherent in the process of performance of entrepreneurial activity, and also asses the outlook for court examinations with tax authorities. The article describes the general nature of acts of the Supreme Court of the RF and examines their significance in the formation of practice concerning tax disputes. The author addresses issues regarding the implementation of various judicial concepts (for example, the concept of the good faith of the taxpayer and due diligence). Attention is drawn to general questions of tax legislation in the part concerning application of the method of calculating tax obligations and distinction between various forms of tax control (cameral and field inspections). At present, the Russian government is paying particular attention to the administration of value added tax. A system of total control over payment of VAT is being instituted with the aid of electronic technologies (formation of the BIG DATA system). Consequently acts of the Supreme Court of the RF relating to disputes concerning VAT acquire special importance. The article analyzes the more interesting cases involving VAT examined by the Supreme Court in 2014. The author presents an evaluation of the feasibility of the approaches of the courts in resolving various disputes connected with VAT. In the practice of the Supreme Court of the RF, a significant number of acts touch upon questions pertaining to payment of tax on profit by organizations. This issue required their separate examination in the present article. Moreover, special attention is given to disputes connected with the application of agreements on avoidance of dual taxation upon the payment of tax on profit by organizations. The author notes the emergence of a negative tendency of divergence from the principle of the priority of international law in the resolution of tax disputes. |
Право в современном мире
|
148–165
|
This paper aims to analyse the philosophical premises on which the idea of unity of law (the identity of legal systems) is based. In the history of legal philosophy, this idea found its main arguments in the presumption of totality of legal regulation. Such totality affected the philosophical tenets of holism, according to which law is not limited to positive-law rules and institutes. Law refers to supreme values, which supersede legal instruments created by human beings and collectives to regulate their behaviour. This argument implies that there are higher values, such as justice, good, etc., which underlie all social relations and which provide the binding force for positive law. The author argues that this line of thought is based on philosophical objectivism and naturalism, and can easily lead to the primacy of the social over the individual. To substantiate the idea of the systematicity of law, one can turn to modern debates on the logic of social cohesion and construct a legal system identity as a purely intellectual hypothesis necessary for thinking about law. This integrity can be described as a unity of discourse, or as a unity of societal practices. This reconstruction of the integrity of law can be extended by appealing to the basic ideas of the normative philosophy of law (from Hart and Kelsen to Raz and Dworkin) and is reconcilable with the conception of normative systems of Bulygin–Alchourron. |
|
166–174
|
В статье рассмотрены основные направления реформирования законодательства в контексте правовой реформы в Кыргызской Республике. Проанализированы труды ученых-юристов, касающиеся влияния различных факторов на качественное преобразование законодательства. Исследовано практическое значение влияния социальных факторов на развитие законодательства Кыргызской Республики. Теоретико-правовой анализ плюрализма правовых теорий позволяет выделить основные социальные факторы, влияющие на развитие законодательства. Развитие законодательства Кыргызской Республики происходит в условиях стремительного развития общественных отношений. В связи с этим важное значение приобретает правовая реформа как комплекс радикальных изменений в правовой системе, осуществляемый в целях формирования демократического государства. Правовая реформа должна осуществляться путем целенаправленной, продуманной и распланированной деятельности. Одним из основных компонентов правовой реформы является реформа отечественного законодательства. Вместе с тем следует отметить, что правовая реформа не может быть эффективной без учета социальных факторов, влияющих на развитие системы законодательства Кыргызской Республики. В связи с этим теоретико-правовой анализ данных факторов приобретает особую актуальность. В теории права вопрос о факторах, влияющих на формирование законодательства, является дискуссионным. Общеизвестно, что законодательство является базовой основой правовой системы. Законодательство Кыргызской Республики детерминировано правообразующими факторами материального и духовного (идеологического) характера. Адекватное отражение существующих общественных отношений в законодательстве и определение способов их регуляции возможны лишь в случае выявления круга «действующих» факторов и определение реальной роли каждого из них. В Кыргызской Республике на развитие законодательства влияют следующие основные (внешние) факторы: политические, социально-экономические, национальные, теоретико-идеологические, социокультурные, управленческие и международные. Социальные факторы законодательства воздействуют в той или иной форме на возможность выявления потребностей в правовом регулировании, разработку, принятие, изменение или отмену законов, их содержание и применение. Таким образом, динамика социальных факторов прямо отражается на особенностях развития законодательства Кыргызской Республики. |
|
175–185
|
Статья посвящена рассмотрению существующих подходов к правовому регулированию срочных трудовых договоров в ряде стран Европейского Cоюза (ЕС). Анализируется влияние Директивы ЕС о срочных трудовых договорах 1999 г. на трудовое законодательство ряда стран Европейского Cоюза. В частности, рассмотрены акты Германии, Великобритании, Бельгии и др. Обосновывается вывод, что все страны ЕС имплементировали в свое трудовое законодательство основные положения Директивы ЕС о срочных трудовых договорах. Однако правовой механизм реализации норм Директивы на национальном уровне имеет специфику. Она определяется характерными особенностями фундаментальных основ трудового права стран ЕС. Ввиду этого можно заключить, что, несмотря на общность в правовом регулировании срочных трудовых договоров, существуют различные подходы к решению проблем их заключения, изменения и прекращения. Это, прежде всего, относится к наличию или отсутствию закрепления целей и задач правового регулирования в специальных актах. Некоторые акты содержат специальные понятия, например, понятий «работник по срочному трудовому договору»; «постоянный работник, сравнимый с работником по срочному трудовому договору». Существуют разные подходы к определению сторон такого договора. В национальном акте закрепляется либо перечень субъектов, на которых он распространяется, а также субъектов, на которых он распространяется при определенных условиях, либо на которых он не распространяется, основания заключения срочных трудовых договоров. Важно отметить и закрепление принципа устранения дискриминации в отношении таких работников. Элементы механизма предотвращения дискриминации, как правило, выражаются в установлении максимальной суммарной продолжительности последовательно заключенных срочных трудовых договоров, возможности определения максимальной продолжительности и максимального количества срочных трудовых договоров на уровне социального партнерства, в закреплении момента, с которого работник при заключении с ним нескольких срочных трудовых договоров считается постоянным, и оснований прекращения срочных трудовых договоров. Правовое регулирование в рассматриваемых странах строится на признании срочных трудовых договоров в качестве нетипичной формы занятости и признании трудового договора на неопределенный срок как основного вида трудового договора для обеспечения занятости в рассматриваемых странах. |
|
186–201
|
Процесс кодификации международного частного права имеет глобальный характер и затрагивает в том числе страны общего права, традиционно не склонные к систематизации статутного законодательства. В этом отношении очень показателен законодательный опыт штата Орегон (США), предпринявшего масштабную кодификацию правил выбора применимого права в сфере сроков исковой давности, договорных и внедоговорных обязательств. В статье анализируется Акт о выборе права, применимого к деликтным и иным внедоговорным обязательствам, принятый в Орегоне в 2009 г. Орегонская кодификация коллизионного регулирования внедоговорных обязательств представляет особый интерес, поскольку главным «полем боя» американской коллизионной революции было именно рассмотрение споров из причинения вреда. Кроме того, Орегон — это штат общего права, не имеющий устойчивых традиций кодификации статутного законодательства, и писаное право Орегона представляет собой любопытный пример специфики законопроектной деятельности в общем праве. В статье исследуются как основные положения Акта, так и их толкование, представленное в официальном Комментарии Комиссии по праву штата Орегон. Основой выбора применимого права является гибкий коллизионный подход, т.е. выявление права, тесно связанного с отношением посредством установления «уместных контактов». Одновременно орегонский законодатель формулирует и определенные коллизионные привязки: право местожительства (местопребывания) сторон, право места совершения деликта и причинения вреда. В статье сделан вывод, что точки зрения общей методологии Акт 2009 г. основаны на сочетании коллизионных подходов и коллизионных норм. Общий коллизионный подход сформулирован посредством гибкой коллизионной клаузулы — это применение права, «наиболее подходящего» для разрешения спора. Одновременно в Акте сформулированы конкретные коллизионные нормы для большинства возможных вопросов, возникающих в деликтных спорах. Этот документ основан на достижениях американской коллизионной революции, и его нормы можно рассматривать как систематизацию всего коллизионного опыта США. |
Дискуссионный клуб
|
202–225
|
В статье автор критикует «отраслевой» подход к классификации юридической ответственности, демонстрирует его теоретическую несостоятельность, в том числе на примере ответственности в исполнительном производстве. Признается, что «отраслевой подход» не имеет объективных критериев и не обладает практической ценностью для развития законодательства. При рассмотрении позиций авторов, использующих «отраслевой подход», предмет и метод отрасли права как критерии классификации мер юридической ответственности, следует признать, что такие позиции часто содержат внутренние противоречия, основываются на субъективных научных категориях. Предмет и метод права в традиционном их понимании сами по себе не могут служить основанием для выделения «самостоятельной» ответственности в той или иной сфере. Необходимо оценивать конкретный юридический режим применения ответственности, обусловленный целями, задачами,принципами соответствующей области регулирования.По итогам анализа существующих позиций относительно «самостоятельности» исполнительногопроизводства и «исполнительно-процессуальной ответственности», которые во многом отражают общую дискуссию о делении права на отрасли, делается вывод о том, что схоластические рассуждения часто отвлекают исследователей от обсуждения конкретных проблем формирования целостной системы мер ответственности в исполнительном производстве. В статье приводятся примеры дублирования мер ответственности, их трансформации, влекущей снижение гарантий прав и интересов субъектов исполнительного производства, иные проблемы построения современной и эффективной системы принуждения в исполнительном производстве. Вместо постоянного расширения мер принуждения в отношении должника в исполнительном производстве, которое не приводит к положительному результату, предлагается, наконец, гармонизировать существующие меры принуждения друг с другом, установить их очередность, предусмотреть порядок применения, соответствующий требованиям соразмерности и справедливости, положениям Конституции РФ. Помнению автора, сегодня необходим именно «качественный», в не «количественный» подход к совершенствованию законодательства об исполнительном производстве. Статья основывается нетолько на анализе позиций, изложенных в юридической литературе, но и на конкретных примерах из законодательства и актуальной судебной практики, рассмотрении механизмов гражданско-правовой, административной, процессуальной, уголовной ответственности в сфере исполнительного производства. |
|
226–237
|
В статье рассматриваются существующий и возможный альтернативный подходы к раскрытию содержания исключительного авторского права. Показано, что первый из них (включающий в содержание исключительного права правомочия по распоряжению экземплярами произведения, но не включающий правомочие использовать произведение по его прямому назначению) не лишен ряда существенных теоретических недостатков, которые неминуемо приводят к путанице и на практике. Естественным ходом мысли в данной ситуации является предложение включить правомочие использовать произведение по назначению в содержание исключительного права, а правомочия, входящие в содержание права собственности на экземпляры произведения, исключить. Доказывается, что такой подход менее уязвим для критики с теоретической точки зрения и способен решить любые практические задачи, ради решения которых существует авторское право. При этом автор подчеркивает, что представленные рассуждения не могут считаться полностью выстроенной теорией. Однако хотя ограниченность объема статьи и не позволяет подробно рассмотреть некоторые частные аспекты (например, «принцип исчерпания права», распространение экземпляров произведения с привлечением дистрибьютора) или особенности отдельных объектов авторского права (например, компьютерных программ), изложенного, как кажется, все же достаточно для понимания ключевых положений предлагаемого подхода. К тому же представленная критика существующего подхода едва ли может быть игнорирована. В то же время автор не ставил перед собой цель противопоставить свои размышления идущей реформе четвертой части Гражданского кодекса Российской Федерации. Это было бы, как минимум, несвоевременно. Речь идет не о том, каким должно быть исключительное право завтра, а о предложении обсудить, в каком направлении оно должно развиваться в ближайшие десятилетия. Не вызывает сомнений, что главнейшая задача, стоящая перед теорией интеллектуальной собственности вообще и теорией исключительного авторского права, в частности, — это разработка полноценной логически выстроенной системы общих норм (отсутствующей на сегодняшний день). |
Рецензии
|
238–244
|
Рецензия на кн.: Касаткина А.С. Договор перевозки пассажира и багажа в международном частном праве. Учебное пособие (М.: Юрлитинформ, 2014. 176 с.) |
|
|