|
2015. №1
|
Российское право: состояние, перспективы, комментарии
|
4–21
|
Статья представляет собой анализ динамики развития взаимоотношений российского центра и регионов. Данные взаимоотношения подвержены циклическим колебаниям — от широкой децентрализации (вплоть до «парада суверенитетов») до абсолютной централизации. Россия прошла такой цикл за период 1989–2014 гг., вновь оказавшись сегодня перед угрозой очередной децентрализационной волны. Автор утверждает, что существует нейтральное положение системы, «золотая середина», в которой взаимоотношения центра и регионов стабильны и не подвержены ни центробежным, ни центростремительным силам. Для определения такой «золотой середины» необходимо обратиться к историческому опыту: способам решения вопроса государственного устройства в Российской империи, РСФСР и СССР. Исследование показывает, что, несмотря на сложную структуру государственного устройства Российской империи, она оставалась унитарным государством. Статус различных территорий, в том числе имеющих элементы политической автономии, не унифицировался, а власть центра опиралась на национальные и местные традиции. Анализ Конституции РСФСР 1918 г., провозгласившей Россию федерацией, и практики ее применения также указывает на скорее унитарную модель государственного устройства. Само по себе возникновение термина «федерация» связано не с концепцией национально-территориального устройства, а с необходимостью сохранения целостности страны: достижения компромисса между унитаризмом и сепарацией. Эта же тактика была использована для сохранения целостности страны в 1990–1993 годах. Однако к концу 2000-х годов самостоятельность субъектов, присущая федерации, была фактически сведена на нет. Современный статус субъектов федерации в России подпадает под определение государственной (политической) национально-территориальной автономии в унитарном государстве. Таким образом, федерация в России является условной или символической. По сути Россия является унитарно-регионалистским государством, в котором федеративная риторика используется как инструмент для тактического политического маневра. Это, в свою очередь, предполагает гибкость политики центра в отношении регионов и отход от тактики абсолютного диктата. «Сила» центра должна заключатся в его умении поддержать мир и благополучие на всей территории страны ненасильственным путем, а также построении отношений с регионами на основе уважения и учета их интересов, в том числе при формировании бюджета. |
|
22–42
|
В статье исследуются проблемы отказа в признании и принудительном исполнении иностранных арбитражных решений по причине нарушения сверхимперативных норм права страны места исполнения решения. Авторы анализируют, в какой степени должны быть нарушены подобные нормы, чтобы это могло быть правомерным основанием для отказа в признании и исполнении иностранного решения. Исследование проводится на основе анализа французской и российской судебной практики. В первой части статьи авторы разграничивают понятия «сверхимперативные нормы» и «публичный порядок», утверждая их как два различных правовых института, две различные правовые категории, имеющие смежный характер. Механизм действия сверхимперативных норм существенно отличается от оговорки о публичном порядке. Оговорка о публичном порядке действует только в случаях нарушения либо угрозы нарушения фундаментальных правовых принципов, обладающих высшей императивностью, универсальностью, особой общественной значимостью и составляющих основу экономической, политической, правовой системы государства с учетом его международных обязательств. Сверхимперативные нормы (нормы непосредственного применения) — это нормы, которые вследствие указания в них самих или ввиду их особого значения для прав и интересов участников гражданского оборота, регулируют соответствующие отношения независимо от подлежащего применению права. Сверхимперативные нормы часто называют «международными императивными нормами», «нормами непосредственного действия» и «законами международного публичного порядка», указывая на их обязательный характер и связь с публичным порядком. При этом Кассационный суд Франции не включает сверхимперативные нормы страны суда в его международный публичный порядок. Российская судебная практика включает сверхимперативные нормы страны в понятие «публичный порядок Российской Федерации».Во второй части статьи исследуется, может ли «простое» нарушение сверхимперативной нормы права страны места исполнения арбитражного решения приравниваться к нарушению публичного порядка. Cделан вывод, что «простое» нарушение таких норм не рассматривается как нарушение публичного порядкани во Франции, ни в России. Отказ в выдаче экзекватуры может иметь место лишь в том случае,если нарушение сверхимперативной нормы носит «очевидный, реальный и конкретный характер»иквалифицируется как«простое» нарушение международного публичного порядка.Авторы подчеркивают, что такой подход может привестик неоправданному расширению сферы примененияоговорки о публичном порядке. |
|
43–66
|
Настоящая статья представляет собой одно из первых исследований в России, посвященных анализу влияния технологий анализа «Больших данных» (Big Data) на законодательство о персональных данных, которое выступает одним из основных гарантов защиты права граждан на неприкосновенность частной жизни в цифровой среде. В статье раскрываются понятие «Больших данных», описывается генезис данной технологии и ее преимущества, а также приводятся примеры реализации данной технологии в различных сферах деятельности. Основное внимание уделяется анализу совместимости «Больших данных» с рядом базовых положений законодательства о персональных данных. По результатам анализа делается вывод, что такие принципы, как ограничение обработки персональных данных заранее определенными целями, ограничения объема собираемых и обрабатываемых данных минимально необходимым объемом, осуществление обработки данных на основе информированного согласия являются несовместимыми с природой технологий «Больших данных», которая лежит в основе тех преимуществ, которые она несет в себе. Так, принципы ограничения обработки персональных данных заранее определенными целями и ограничения объема обрабатываемых данных минимально необходимым объемом несовместимы с идеей повторного использования данных, которой пронизана философия «Больших данных». Информированное согласие невозможно в условиях, когда невозможно указание цели обработки персональных данных, а оно невозможно как раз по причине непредсказуемости таких целей в эпоху “Больших данных”: ограничение обработки персональных данных заранее определенными целями означает лишение данной технологии преимуществ, которые она способна предоставить. При этом решение проблемы посредством популяризации обезличивания персональных данных также не может оправдать возлагаемых на него надежд по причине существования широких возможностей по деобезличиванию таких данных, предоставляемых дешевыми вычислительными мощностями и большими массивами общедоступных данных в сети Интернет. |
|
67–80
|
С момента вступления России на рыночный путь развития вопросы содействия занятости и трудоустройства граждан не утрачивают своей актуальности. Государственная политика в области содействия занятости населения направлена на развитие трудовых ресурсов, повышение их мобильности, защиту национального рынка труда, обеспечение занятости и предупреждения безработицы. Государственная политика в сфере содействия занятости осуществляется посредством проведения специальных мероприятий, способствующих росту занятости граждан с участием органов государственной власти всех уровней. Одним из ключевых направлений государственной политики в данной области явилось значительное усиление роли субъектов Российской Федерации в регулировании рынка труда путем делегирования им значительной части федеральных полномочий в сфере занятости населения, с выделением субсидий из федерального бюджета на софинансирование региональных программ по снижению напряженности на рынке труда в конкретном субъекте Российской Федерации. В рамках региональных программ субъекты Российской Федерации за счет средств собственных бюджетов осуществляют дополнительные меры в сфере содействия занятости населения и защиты от безработицы, а также по социальной поддержке граждан с целью снятия напряженности на рынке труда. К одной из таких мер, способствующих снятию напряженности на рынке труда, отнесено содействие развитию малого предпринимательства и самозанятости. Это содействие осуществляется путем предоставления гражданам государственных субсидий на открытие собственного дела в рамках действующих региональных целевых программ. В данной статье предпринята попытка проанализировать правовые аспекты осуществления материальной поддержки самозанятости граждан и некоторые, требующие детального рассмотрения вопросы правоприменительной практики по обозначенной в настоящей статье теме. Их правовая оценка и системный анализ дают автору основание усомниться в эффективности такой поддержки в современных экономических условиях, а сложившееся представление о безвозмездности выделяемой государственной единовременной денежной выплаты (субсидии) на развитие предпринимательской деятельности полагать заведомо ошибочным. Вместе с тем, данный вопрос, по мнению автора, носит дискуссионный характер. |
|
81–90
|
Настоящая статья посвящена исследованию влияния уголовной ответственности юридического лица на его репутацию и имидж. Без преувеличения можно сказать, что вопрос введения уголовной ответственности юридических лиц в России представляет собой актуальное и широко обсуждаемое явление. Учитывая события и процессы, происходящие в мировой экономике, компании, в том числе международные, на сегодняшний день, как никогда, заинтересованы в «сохранении» своего бизнеса. По мнению некоторых специалистов, распространение информации о том, что юридическое лицо совершило преступление, значительным образом влияет на его прибыльность и стоимость. Несмотря на то, что во многом именно потребительский спрос формирует стоимость компании, определяет занимаемое место на рынке, образ, с которым ассоциирует себя компания, стал предметом исследования сравнительно недавно. Тем менее, сегодня данное направление стремительно развивается: например, в XXI веке поведение потребителя исследуется особым направлением в психологии — нейромаркетингом. В настоящей статье автор раскрывает содержание таких терминов, как «репутация», «деловая репутация», «имидж», а также отмечает, когда и кем впервые было исследовано содержание указанных терминов. В статье проводится различие между такими понятиями, как «гудвилл» (термин, пришедший в Россию из англо-американского права) и «деловая репутация» (существует мнение, что «гудвилл» — это синоним «деловой репутации»). Вопрос о влиянии уголовной ответственности юридических лиц на деловую репутацию и имидж компании рассматривается автором как с бытовой, так и с экономической точек зрения. Несмотря на то, что на первый взгляд может показаться, будто уголовная ответственность юридического лица не способна оказать влияние на образ компании и ее ценность, практика показывает обратное. Учитывая, что большая часть компаний производит продукцию, оказывает услуги по правилам, которые представляются социально значимыми (например, безвредное производство, экологические ограничения и т.д.), информация о нарушении этих правил вполне способна создать негативный образ компании у потребителя. С экономической точки зрения факт совершения компанией преступления может оказаться для нее губительным, поскольку негативный образ компании влияет на стоимость акций компании и заинтересованность потенциальных инвесторов. В качестве примера рассматривается случай с оказанием влияния факта совершения преступления главой совета директоров на стоимость акций компании, а также зарубежная судебная практика. |
|
91–104
|
Статья посвящена вопросу отграничения посреднических действий от исполнительских в интерпретации действующего уголовного законодательства и судебной практики за последние два десятилетия. Проводится проверка соответствия статей Особенной части Уголовного кодекса Российской Федерации положениям Общей части о соучастии. Эмпирическую базу составили материалы судебной практики по преступлениям против жизни и здоровья, половой неприкосновенности и половой свободы личности; против собственности; против общественной безопасности, здоровья населения и общественной нравственности; экологическим преступлениям и преступлениям, связанным с взяточничеством. В статье освещены ключевые постановления Пленума Верховного Суда РФ, содержащие разъяснения по вопросу отграничения роли исполнителя от пособника. Разбираются неточности и двусмысленность формулировок актов высшего судебного органа, порождающих дискуссии в кругах ученых и отсутствие единообразия в правоприменительной практике. В статье содержится подборка судебных актов, в которых излагается и аргументируется позиция судов, отличная от разъяснений Верховного Суда РФ. Особое внимание уделено принятию федерального закона, дополнившего ч. 3 ст. 2051 УК, закрепляющей пособничество в совершении террористического акта в качестве самостоятельного преступления, и позициям государственных органов, излагаемым в отзывах на законопроект. Именно данное нововведение во многом положило начало тенденции смешения исполнительских и посреднических действий на законодательном уровне. Продолжением послужило дополнение Особенной части УК РФ ст. 2911 «Посредничество во взяточничестве». Кроме того, в статье анализируются законопроекты, находящиеся на данный момент на рассмотрении в Государственной Думе РФ, в случае принятия которых пособнические действия по ряду составов будут признаваться в качестве самостоятельных преступлений, а лица их совершившие — исполнителями. Автор отмечает, что Верховный Суд РФ зачастую выходит за рамки допустимого толкования и излагаемая им позиция является применением закона по аналогии, а не его разъяснением. Во избежание сложностей с применением ч. 5 ст. 33 УК РФ поддерживается предложение сделать перечень закрепленных в ней действий открытым. В целом автор приходит к выводу о тенденции к стиранию четкой границы между ролью исполнителя и пособника, констатирует отсутствие единообразия в судебной практике и считает необходимым развивать положения Общей части УК РФ о соучастии. |
|
105–114
|
Дополнительная квалификация преступлений происходит далеко не во всех предусмотренных в ст. 10 УК РФ случаях изменения уголовного закона. При устранении или установлении преступности деяния эта норма несомненна, ибо применительно к одному закону состав преступления в содеянном должен иметься, а к другому — отсутствовать. Это требует решения, какой будет окончательная квалификация преступления — позитивная или негативная. При смягчении или усилении наказания дополнительная квалификация также нужна, ибо преступность деяния в таком случае не меняется, и в содеянном содержатся составы преступлений, предусмотренные и новым, и старым уголовным законом. Наряду с этим, следует отметить тот факт, что, наоборот, при улучшении или ухудшении иным образом положения лица, совершившего преступление, не меняется ни преступность, ни наказуемость деяния, следовательно, в дополнительной квалификации, думается, необходимости не возникает. Исходя из теоретических положений и практического опыта, представляется очевидным тот факт, что к времени совершения преступления нельзя подходить дифференцированно, в зависимости от наличия или отсутствия в составе преступления общественно опасных последствий. Конечно, деяния, отраженные в уголовном законодательстве материальными составами преступления, становятся оконченными лишь с момента наступления последствий и не могут быть неоконченными (приготовлением к преступлению или покушением на преступление) в процессе совершения. Разумеется, лишь после наступления последствий, как правило, становятся преступлениями деяния, совершаемые по неосторожности. Вместе с тем это не означает, что деяние после выполнения его образующих общественно опасных действий (бездействия) продолжает совершаться. Совершать соответствующее преступление можно только предусмотренными для него действиями (бездействием). Наряду с этим, изменение уголовного закона возможно только после совершения какого-либо деяния, а само изменение допустимо лишь путем устранения или установления преступности деяния, смягчения или усиления наказания и улучшения или ухудшения иным образом положения лица, совершившего преступление. Данные законодательные решения о действии уголовного закона во времени нам представляются неполными. Они не предопределяют дополнительную квалификацию преступлений при всех изменениях уголовного закона. |
|
115–125
|
В статье обосновывается необходимость определения критериев и показателей эффективности административно-правового регулирования алкогольного рынка. На основании исследования различных подходов автор делает вывод, что ключевым критерием эффективности системы государственного регулирования производства и оборота алкогольной продукции является достижение целей данного регулирования, определенных законодателем. В качестве таких целей можно обозначить защиту нравственности, здоровья, прав и законных интересов граждан, экономических интересов Российской Федерации; обеспечение безопасности указанной продукции и нужд потребителей; контроль за соблюдением законодательства, норм и правил в регулируемой области. Предлагается осуществлять оценку эффективности административно-правового регулирования алкогольного рынка путем сопоставления точных количественных показателей. В статье выделяются восемь таких показателей: 1) объем продажи алкогольной продукции населению; 2) смертность от случайных отравлений алкоголем; 3) количество проведенных проверок; 4) количество выявленных в ходе проверок нарушений и организаций-нарушителей; 5) количество заявлений об аннулировании лицензий, направленных в суд; 6) число аннулированных лицензий; 7) ставка акциза; 8) размер дохода федерального бюджета от уплаты акцизов. Посредством анализа данных показателей автор оценивает степень достижения указанных целей государственного регулирования алкогольной индустрии и приходит к выводу о недостаточной эффективности контроля за соблюдением законодательства в регулируемой области. Кроме того, по мнению автора, акцизная политика на алкогольном рынке не обеспечивает защиту экономических интересов государства и нужд потребителей алкогольной продукции. |
|
126–149
|
Статья посвящена анализу механизма международного сотрудничества в сфере уголовного судопроизводства. Исследуются процессуальные основы взаимодействия судов, прокуроров, следователей и органов дознания с компетентными органами и должностными лицами иностранных государств и международными организациями; процедуры выдачи лица для уголовного преследования или исполнения приговора; порядок передачи лица, осужденного к лишению свободы, для отбывания наказания в государстве его гражданства. Отмечается, что международное сотрудничество в сфере уголовной юстиции имеет многовековую историю, которая свидетельствует, что в России оно никогда не было простым. Вплоть до ХХ в. его низкая интенсивность была обусловлена многими причинами, в числе которых можно выделить неразвитость международного права, путей сообщения, средств связи. Положение дел изменилось с созданием в 1945 г. Организации Объединенных Наций, активным участником которой являлся Советский Союз. Однако вплоть до его распада международное сотрудничество в сфере уголовного судопроизводства носило эпизодический характер, так как было чрезвычайно политизировано. Связанные с ним вопросы оговаривались в единственном нормативном правовом акте, причем в самой общей форме. Непосредственные контакты сотрудников правоохранительных органов со своими иностранными коллегами этим актом полностью исключались. Как следствие, советские судьи, прокуроры, следователи, дознаватели не могли обладать правом лично обращаться с запросами в компетентные органы и к должностным лицам иностранных государств по находящимся в их производстве уголовным делам и участвовать в оказании правовой помощи. С вступлением в силу ныне действующего Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации положение дел кардинально изменилось, так как сотрудничество в сфере уголовного судопроизводства получило развернутую правовую основу, ставшую мощным импульсом для его дальнейшего развития в качестве одного из важнейших процессуальных институтов. Его правовая природа такова, что требует от участников этой деятельности признания и неукоснительного соблюдения установленного процессуального порядка с учетом действия национального и зарубежного законодательства во времени, пространстве и по кругу лиц. Эффективность сотрудничества в данной сфере зависит не только от состояния норм международного права, сколько от существующих возможностей практической реализации соответствующих правовых механизмов в той или иной стране. |
Право в современном мире
|
150–168
|
This article advocates the strengthening of the spirit of cosmopolitanism in modern legal education. In contrast to the epistemic environment of predominantly domestic and nation-oriented discourses across law schools and faculties around the world, the analysis proceeds with a number of propositions as to what ought to be done to improve legal education, especially at first-degree level. Relevant propositions are set out under a proposed cosmopolitan ethos for law. Recognition is given to current fundamentals of legal education and the fact that law is still a predominantly domestic discipline, which is otherwise this contribution’s hypothesis. The article posits that a certain re-alignment of the subject’s overall educational ethos ought to materialise for the benefit of the discipline, as well as for the benefit of future law graduates.To this effect, the author argues that it is the ethos of cosmopolitanism which ought to be directly introduced to the academic learning of law. Accordingly, this essay acts as an invitation for the re-invigoration of liberal education in law in accordance with a new ethos of excellence, a cosmopolitan ethos. Moreover, whilst partial recognition is given to the need for the mastery of positive law amongst law graduates, this contribution attempts to differentiate itself from current legal orthodoxy in educational terms in that it expects and proposes the combination of mastery of positive law with a cosmopolitan ethos in the orders of our future law graduates. |
|
169–182
|
The adoption and benefits of cloud computing services in various government ministry/department projects can help support the government’s decision-making processes in relation to a wide variety of issues by providing a more effective integrated working environment. Internally, it improves the operational efficiency of the government and, externally, it provides effective services to citizens anywhere at anytime. Its dynamic nature can maintain uniformity of services across the nation by providing better services in all e-governance projects. It allows people to access data and computer resources, and, in this digital economy, data is considered a nation’s asset and fuel for the economy. Being one of the marvels of “Gandhi engineering”, cloud computing can instantly collect and transmit data from multiple sources, from various sectors and various domains, including socio-economic aspects, health, sanitation, etc. The government or policy maker can convert this data into information and knowledge which can drive the government to make qualitative decisions and take action. |
|
183–193
|
What interpretative role can the historical development of International Humanitarian Law (IHL) norms play in the current discussion on the globalization of law in general? To answer this question, the article firstly highlights from a theoretical perspective the fragmentary effects of the phenomena of globalization on law in general to set the discursive playing field. Based on these findings, the author shows potential normative and institutional answers provided by IHL on the truly global phenomenon of armed conflicts. To demonstrate the ongoing development and normative reinterpretations of IHL norms in the interdependent system of customary rules and treaty-based rules, the article draws a line of reception from the norms of the St. Petersburg Declaration (1868) to the influential Customary International Law Study of the International Committee of the Red Cross (2005) and recent IHL conventions such as the convention on cluster munitions (2008). Thereby, a special emphasis is given to the broad global acceptance of the relevant IHL norms despite its rather weak enforcement mechanisms. |
Дискуссионный клуб
|
194–207
|
В статье рассматриваются особенности взаимоотношений между собственниками, а также междуисполнительным органом компании, ее советом директоров и акционерами (собственниками). Цельюрассмотрения является поиск определенного баланса интересов между директоратом в отношенииполучения личных выгод, с одной стороны, и акционерами (собственниками) в отношении максими-зации их благосостояния, с другой. В частности, будут предприняты попытки нахождения путей в от-ношении эффективности управления компании: ввод и алгоритмизация независимого директората(критерии выбора), формулирование модели поведения крупных и мелких собственников (в том числев отношении выкупа акций по справедливой цене, незлоупотребление правом на получение информа-ции о деятельности компании). Автор рассматривает классическую агентскую проблему, связанную сразделением прав собственности (экономические интересы) и контроля (участие в управленческих во-просах). Примером агентского конфликта между акционерами является принудительный выкуп акцийу миноритарных собственников (даже при соблюдении надлежащей юридической процедуры). Другимпримером агентской проблемы между акционерами является получение информации о деятельностикомпании, т.е. злоупотребление правом со стороны миноритарного собственника на получение инфор-мации о деятельности компании. Агентские конфликты между собственниками негативно влияют нетолько на деятельность самой компании, но и на других акционеров. С другой стороны, собственникможет воспользоваться процедурой инициализации судебного контроля в отношении незаконных дей-ствий другого собственника. Важным сдерживающим фактором агентской проблемы является инсти-тут независимого директората. Кроме того, автор рассматривает влияние мажоритарного акционерана деятельность компании — подчинение себе воли других акционеров (мелких собственников). Це-лью крупного собственника являются экономические интересы и тотальный контроль над компани-ей. Однако право собственности на акцию и право голосования позволяют мелкому акционеру иметьканал связи с другими собственниками, формулировать повестку дня на общих собраниях, а такжеинициировать законные требования. Кроме того, в работе рассмотрены ситуации, в которых исполни-тельный орган компании (руководитель), совет директоров нарушают баланс интересов, совершая сделки в ущерб интересам компании и ее собственникам. |
Рецензии
|
208–221
|
Настоящая работа представляет собой рецензию на вышедшую в 2014 году книгу, которая посвя-щена 65-летнему юбилею профессора Гентского университета Марка Ван Хука. Начав с краткойхарактеристики вклада Ван Хука в современную компаративистику, автор последовательно про-анализировал все вошедшие в данную коллективную монографию очерки. В рецензии вниманиесосредоточено на описании основных тезисов эссе, включенных в рецензируемую коллективнуюмонографию. Попутно автор дает критические оценки некоторым из очерков. Рецензируемая кни-га позволяет получить представление о многоаспектности западных исследований в области мето-дологии сравнительного правоведения и может стать важным подспорьем для отечественных ком-паративистов. Практически каждый очерк показывает, как сравнительно-правовое исследованиеможет вестись за пределами аналитического сравнения нормативно-правовых текстов и инсти-тутов, социологического сравнения их функций. Особенно автор останавливается на той методо-логической установке, которая характеризует большинство из очерков, — на глубинном изученииправовых явлений, т.е. на всестороннем анализе всех аспектов социальной жизни для пониманиясходств и различий сравниваемых норм, институтов, типов правосознания. Подчеркивается так-же важность общетеоретических и философско-правовых вопросов для построения методологиисравнительного правоведения. В этом отношении основное внимание многих авторов вошедших вмонографию очерков направлено на теорию правовой коммуникации М. Ван Хука. Межличностноеобщение, смысловая координация поведения, интерпретация текстов и другие коммуникативныедействия происходят в определенном институционально оформленном социальном контексте. Такой подход к анализу и сравнению национальных правовых систем дает возможность конструиро-вания методологической модели для объяснения права в широкой социально-философской пер-спективе. Такая установка служит важным методологическим принципом сравнительного анализаправовых культур, без которого невозможен, по убеждению авторов монографии, сравнительно-правовой анализ как таковой. |
|
|