|
2018. №4
|
Правовая мысль: история и современность
|
6–23
|
This article provides a comprehensive analysis of the concept of “state immunity” as reflectedin the legislation and judicial practice of the Russian Federation. A study in decisions ofRussian courts prior to the adoption of the Federal Law on Immunities of 2016 leads to theconclusion that, even during the juridical consolidation of the theory of absolute immunity inRussia, on a number of questions Russia in fact adhered to a theory of functional immunity.The concept of absolute immunity which the USSR followed (and which Russia as itslegal successor subsequently also followed) gradually began to conflict with the RussianFederation’s foreign economic activity and contract practices, and instances of Russia’srenunciation of absolute immunity increased in frequency. This tendency clearly shows that inthe 21st century the state cannot have absolute immunity because that version of sovereigntyconflicts with the global practice of state participation in private international relations. Inother words, the Russian Federation with the adoption of its Federal Law on Immunities hasmoved away from a theory of absolute immunity to acknowledge and employ a theory of thefunctional immunity of the state. At the same time, the Law on Immunities of 2016 alreadyrequires more elaboration and corrections even though it was only recently passed andimplemented. The methodology of study is based on the application of formal, logicaland comparative research methods together with general systematic methods of analysisand synthesis, deduction and induction. Questions touched upon in this article are widelydiscussed in establishing doctrines of private international law in both foreign and in Russianstudies. Issues connected with state immunity are raised by the authors and suggestions fortheir resolution are formulated based on the legal experience of contemporary Russia. |
|
24–48
|
Развитие робототехники с использованием искусственного интеллекта цифровую эпоху приобретает новый масштаб и новое качество, что приводит к возникновению как социально-экономических, так и юридических проблем. Особенно актуальной в данном контексте является проблема правосубъектности роботов, которые способны осуществлять самостоятельные действия и адаптироваться к окружающей среде. Резолюция Европарламента о гражданско-правовых нормах, касающихся робототехники (2017) свидетельствует, что проблема имеет не только научное, но и практическое, прикладное значение. В правовой науке истолкование понятия «лицо» различается в зависимости от правопонимания. С точки зрения «узко-реалистического» понимания права робот не может признаваться субъектом права. Напротив, согласно подходу к юридическому миру как к особой и самодостаточной реальности, вопрос о правосубъектности робота является вопрос прагматическим. В статье анализируется история формирования юридического понятия лица и его роль в юридическом концепте мира. Для римских юристов понятие лица (persona) означало, в первую очередь, «маску», т.е. ту или иную социальную функцию человека. При этом юридическое понятие лица и понятие человеческой личности никогда не отождествлялись. Напротив, для европейского права, которое испытывало сильное воздействие философских концепций, характерна проблема смешения понятий лица и человеческой личности. Некритическое восприятие неправовых идей и теорий может стать препятствием для развития права. Только сохраняя свою идентичность, право может играть активную роль в развитии экономики и общества в целом. Таким образом, вопрос о правосубъектности роботов должен решаться на основе всестороннего анализа возможных (экономических и социальных) издержек и выгод. Признание робота субъектом права связано, в первую очередь, с необходимостью более эффективного распределения ответственности. При этом распределение имущественной ответственности направлено на решение не только экономической, но и собственно юридической проблемы, связанной с обеспечением баланса интересов и адаптации права к изменениям социальной реальности. Гибкость и эластичность гражданско-правовых понятий позволяет сделать вывод, чтовыбор конкретной модели правосубъектности и распределения ответственности будетзависеть от запросов практики. |
|
49–73
|
The article is devoted to the soft law concept and its evolution in the modern world. Soft law reduces the degree of uncertainty in the law and at times is the only alternative to abandoning any regulation of people’s interactions. It is pointed out that the norms addressed to particular agents may have different degrees of being mandatory. If we depict the whole system of rules as a continuum and place each rule along it according to how binding it is, then soft law would be placed in the “grey zone” between law and non-law. It is not yet the law, but it is not merely politics, morality, traditions and the like. It is something intermediate between the two. Soft law instruments create uniform “rules of the game” for actors in cross-border relations. The purpose of the soft law concept is to decrease the “zones of uncertainty” in the law. Because of this, soft law, whether it is employed in global law-making systems or not, may be viewed as a source of effective instruments that decrease the level of uncertainty within systems of law. At the same time, the alternative to soft law is not hard law but the absence of any purposeful regulation at all. It is my considered opinion that in the prevailing condition of fragmentation in the official sources of international law, where common approaches are not supported by universal acts and are more typically regulated by bilateral agreements, soft law can offer all interested parties steady, uniform guidelines arrived at through compromise for law-abiding and mutually beneficial behaviour, thus increasing the stability and certainty of cross-border interactions. |
|
74–92
|
Институт общественного обсуждения проектов нормативных правовых актов как способ взаимодействия общества и государства, форма непосредственного участия граждан России в управлении государством имеет важное значение для эффективности правотворческой деятельности. В последние десятилетия многие резонансные общественные обсуждения, а также принятия некоторых нормативных правовых актов без предварительного общественного обсуждения, вызвавшие неодобрительную реакцию общественности, показали необходимость дальнейшего изучения данного института общественного обсуждения, призванного установить диалог между обществом и государством, повысить доверие к деятельности органов государственной власти и местного самоуправления. Целью настоящего исследования является доктринальное обоснование вариантов совершенствования правового регулирования указанного института. Используя формально-юридический, историко-правовой, системный методы исследования и метод моделирования, авторы приходят к выводам и предложениям о совершенствовании правового регулирования общественного обсуждения, в частности, о необходимости: преодоления терминологической неопределенности законодательного и подзаконного регулирования общественного обсуждения и общественной экспертизы; закрепления норм об общественном обсуждении проекта нормативного правового акта в федеральном законе, предпочтительнее — в подлежащих разработке и принятию законе «О нормативных правовых актах в Российской Федерации» (основы) и законе «Об общественном обсуждении проектов нормативных правовых актов в Российской Федерации» (более детальное специальное регулирование) с учетом положительного опыта субъектов федерации; расширения сферы применения общественных обсуждений и круга инициаторов последних, придания общественным обсуждениям обязательного характера при разработке проекта федерального конституционного ифедерального закона; размещения на интернет-портале regulation.gov.ru наиболеезначимых проектируемых нормативных правовых актов в отдельных рубриках для облегчения их поиска; разработки текущих и перспективных планов правотворческой де-ятельности органов власти наряду с их опубликованием для всеобщего сведения (заисключением планов разработки документов, составляющих государственную тайну,и т.п.), что в числе прочих мер будет способствовать решению проблемы недостаточ-ной популярности процедур общественного обсуждения. Резюмируется, что общественное обсуждение должно стать обязательным элементом правотворческого процесса. |
|
93–111
|
Переход России в начале 90-х годов прошлого века к рыночным отношениям и совре-менным принципам организации публичной власти существенно изменил содержа-ние государственного планирования, но не упразднил его. Даже в самые кризисные1990–1993 годы процесс социально-экономического планирования на уровне Прави-тельства Российской Федерации развивался более чем интенсивно. За эти годы былопринято более 100 государственных программ различного рода. Начиная с принятияи вступления в силу ныне действующего Бюджетного кодекса Российской Федера-ции, основной акцент в этом вопросе был сделан на реформировании бюджетной си-стемы. Ее основным направлением стало внедрение программно-целевого подхода,предполагающего интеграцию финансового и социально-экономического планиро-вания, обеспечение единства целеполагания на его кратко-, средне- и долгосрочномуровнях. Реформирование бюджетной системы России осуществляется на трех уров-нях: федеральном, региональном и местном. Особенностью второго является то, чтов 1990-х годах сформировался правовой феномен сложноустроенного субъекта феде-рации, требующий особого подхода к вопросам организации и осуществления бюд-жетного планирования. В первое десятилетие текущего века была предпринята по-пытка преодолеть данную проблему посредством укрупнения субъектов федерации,осуществлявшееся путем присоединения автономных округов к краям и областям, всостав которых они входили. Однако в силу ряда причин этого не сделали в отноше-нии Тюменской области, входящих в ее состав Ханты-Мансийского автономного окру-га — Югры и Ямало-Ненецкого автономного округа, а также Архангельской области ивходящего в ее состав Ненецкого автономного округа. Начало формирования уникаль-ного правового механизма взаимодействия указанных регионов в бюджетной сфереотносится к 1990-м годам. Его научное осмысление тем ценнее, что именно он до на-стоящего времени в существенной степени обеспечивает стабильность российскойэкономики и бюджетной системы. |
|
112–127
|
This article examines one of the issues of the Russian tax law, namely, the issue of accurate definition of forfeit under the legislation on taxes and charges. The paper analyses the change in the legal nature of forfeit under the Russian tax legislation, from the measure of responsibility for violation of tax legislation in the 1990s to the means of securing discharge of tax duty (with the entry into force of the Tax Code of the Russian Federation in 1999).The research identifies the reasons of the alteration of the forfeit definition under Russian tax law and assesses their consequences for maintaining the balance of public and private interests in tax law.In accordance with current tax legislation the forfeit is charged with the goal of securing the performance of tax duty, which it (the forfeit) cannot fulfill due to the lack of appropriate material resources. Unlike bank guarantee, a suretyship and pledge of property, the forfeit does not guarantee compensation of the potential amount of the tax arrears, and as defined by the Constitutional Court of Russia, the forfeit is a restorative measure of a compulsory nature, which compensates to the budget system of the Russia untimely and incomplete payment of taxes.With the change in approaches to the definition of forfeit in tax law, there is a situation where three branches of legislation — tax, budget and customs — provide different definitions of forfeit. Obviously, this circumstance in Russian legislation cannot be considered satisfactory. The article addresses matters related to the novel legislations, which amended the rules of calculation of forfeit for the taxpayers — organizations and individuals. The new rules for calculation of forfeit for tax arrears created by the organizations are aimed at making the long delay with the payment of taxes as unfavorable as possible. The changes that took place in 2017 in the system of public finance management in Russia and the establishment of a single fiscal channel that combined taxes, customs payments and insurance contributions make it necessary to take a fresh look at the relationship between the institute of securing the performance of tax duty and the institute of securing payment of customs duties and taxes in accordance with the customs legislation of the EAEU. On the base of a comparative method, author compares the means of securing payment of customs duties and approaches on defining the forfeit charged for untimely payment of customs duties and taxes in all EAEU member states.The research formulates proposals on improving legislation regarding tax relations for the computation and payment of forfeit. |
|
128–141
|
On January 1, 2018, the Customs Code of the EAEU entered into force. Important developments are related to the fact that electronic declaration has now become an area of focus. This paper investigates impact of the application of this declaration form upon the efficiency of customs payments administration. For this purpose, the author conducted an analysis of the application of information and communication technologies in the activities of the customs authorities of the Russian Federation. It was justified that currently required level of organization of customs payments administration is not accomplished including due to the underdevelopment of the system for obtaining information on foreign trade prices, the lack of a systematic approach to the analysis of information on participants in foreign economic activities. The arguments are presented to confirm the conclusion that elimination of these obstacles is possible only with the use of progressive, innovative tools for administration of customs payments. The research substantiates the position that electronic declaration is the required instrument. For this purpose, a study in current application of the electronic declaration and the basis for its legal regulation in the Russian Federation was provided. The inherent positive aspects and identified unsolved problems were formulated and commented. It is indicated that modernization of information technologies, including for electronic declaration, is not new, but continues to fulfill the requirements of the action plan (“road map”) for improving customs administration. This statement is illustrated by the project on the administration of funds on the resource of the Unified Personal Accounts of the FC of Russia. The conclusion is substantiated that its application can be considered an effective tool for improving the of customs payments by simplifying calculations and reducing time of their implementation, as well as in connection with decrease of human factor influence. The position is argued that the mechanisms of the “single window” and electronic declaration are interrelated and the efficiency of the system of customs administration as a whole and customs payments as its component depends on their development. It was established the expectations from the application of electronic declaration, including on the improvement ofthe administration of customs payments, can be justified only under active convergence ofnational approaches among EAEU states in the implementation of information technology;for this purpose, an analysis of its legal framework at various levels was conducted: thelegislation of the members of the EAEU, acts of supranational and international level ofregulation. The results of the study can be applied not only in the Russia, but also in all EAEUmembers, where there is also no contemporary scholar basis for solving the issue underconsideration. |
|
142–161
|
Статья посвящена наиболее актуальным проблемам, возникающим в процессе применения законодательства о персональных данных при осуществлении государственного контроля за соблюдением установленных требований, а также анализу правоприменительной практики, в том числе защите персональных данных несовершеннолетних. Установленные требования защиты персональных данных рассматриваются с точки зрения обеспечения баланса интересов личности, общества в целом и бизнес-структур, что предполагает соразмерность, обоснованность и выполнимость этих требований, включая требование обеспечить «адекватную» защиту персональных данных. Юридические и технические требования, устанавливаемые в целях обеспечения защиты персональных данных, прав физических лиц и законных интересов юридических лиц, должны быть четко сбалансированы и адекватны, чтобы не создавать помех развитию рынка, с одной стороны, и не нарушать интересов субъектов персональных данных, с другой. Показана практика контроля за соблюдением законодательства о персональных данных. Автором установлено, что контрольные мероприятия, как правило, направлены на обеспечение защиты информации о гражданах как таковой, соблюдение условий ее обработки, а не прав граждан при обработке их персональных данных. Не всегда формальное соблюдение оператором требований законодательства о персональных данных свидетельствует о соблюдении интересов самих субъектов персональных данных. Имеет место направленность государственного контроля на проверку формального соблюдения законодательства, неурегулированность отдельных вопросов, нечеткость норм, позволяющих неоднозначно их трактовать, в том числе при проведении государственного контроля и надзора. В статье проводится анализ общих тенденций развития и совершенствования государственного контроля. Предлагается применение дифференцированного подхода к тем сферам, где обрабатываются персональные данные. Делается вывод о необходимости модернизации организации контрольной деятельности по защите персональных данных, активизации использования новых технологий обработки информации. Особое внимание уделено правоприменительной практике защиты персональных данных несовершеннолетних, в том числе их биометрических персональных данных. |
|
162–180
|
The paper argues that the repentance of an offender can make his punishment inappropriate and that courts must consider repentance as a sufficient reason not to inflict punishment at all or to reduce it. The discussion begins with an examination of the communicative theory of punishment which acknowledges that punishment must aim at the repentance of offenders. However, this theory, as brilliantly presented in the works of Antony Duff, does not admit generally that repentance is a sufficient reason to remit punishment. Another representative of the communicative theory, John Tasioulas, argues that repentance must be considered as a ground for mercy. Both writers, however, perceive repentance outside the normative framework of criminal justice process. The author argues that repentance can and must be an essential element in inflicting or remitting punishment. The reasons to support such a conclusion are drawn from a variety of writings ranging from traditional criminology to the theological writings of Augustine, Aquinas, and Calvin. |
|
181–165
|
На современном уровне развития государства и общества любые урегулированныезаконом отношения представляют собой компонент системы, которая либо являетсяцелостной, либо стремится стать таковой. В равной степени данный тезис можно рас-пространить и на валютно-денежные отношения, рассматривая их как систему, струк-турными элементами которой являются денежные знаки, их виды, порядок эмиссии иорганизация денежного обращения. Однако указанную систему и ее функционирова-ние обрамляет правовое поле, которое нормативно описывает систему и регулируетобщественные отношения в этой сфере, на что было обращено внимание в последнемюбилейном докладе Римского клуба. Это одна из философских ошибок, восходящаяк идее А. Смита о том, что границы рынка, закона и морали совпадают, а право и цен-ности представляют собой лишь фон этих процессов. Между тем последние исследо-вания в этой области показывают, что экономика ограничивается более фундаменталь-ными правилами — юридическими и нравственными нормами. Не последнюю роль вэтом отношении играет валютно-денежная система — важнейшая составляющая госу-дарства ввиду взаимосвязи и взаимозависимости национальной безопасности и со-циально-экономического развития страны. Но, как и любые другие урегулированныезаконом отношения, валютно-денежные отношения в рамках указанной системы под-лежат государственной охране в целях поддержания подвижного равновесия (гармо-нии) и эффективности функционирования денежно-кредитного механизма страны, длячего в законодательстве предусмотрен комплекс различных мер, в том числе уголов-но-правовых. Предметом исследования является система валютно-денежных отноше-ний в качестве объекта уголовно-правовой защиты. Цель такого анализа — нагляднопоказать, какие уголовно-правовые механизмы защиты внутреннего валютного рынкаприменялись в прошлом и с какими проблемами валютно-денежная система сталкива-ется сегодня. Статья подготовлена на основе юридико-технического анализа правовыхнорм, а также сравнительно-правового и формально-логического методов, методасистемного анализа. По мнению автора, исторический анализ обозначенного вопро-са позитивно отразится на выработке качественного подхода к решению современныхпроблем. Сделан вывод, что финансовая безопасность должна соответствовать развитию валютно-денежных отношений и быть адаптированной к современным условиям, втом числе и в уголовно-правовой сфере. |
|
196–215
|
Статья посвящена исследованию уголовно-правовых проблем регулирования ответственности за склонение к самоубийству и содействие его совершению, а также за организацию деятельности, связанной с пропагандой убийств и самоубийств. Новые статьи УК РФ нуждаются в совершенствовании, кроме того, за рамками правового поля остается организация деятельности, направленная на побуждение к совершению убийств. Актуальность проблем обусловливается тем, что, согласно статистической информации и исследованиям ученых, число самоубийств остается на высоком уровне, при этом качественные показатели меняются в сторону увеличения числа жертв среди несовершеннолетних. Растет количество «безмотивных» актов агрессии, в том числе на объектах социальной инфраструктуры, спровоцированных не без участия сообществ социальных сетей и каналов мессенджеров насильственной тематики. В качестве цели исследования авторы определили разработку рекомендаций по совершенствованию уголовного законодательства с учетом внесения в него последних изменений в рамках борьбы со склонением и содействием совершению самоубийств, а также большой роли социальных сетей и мессенджеров в жизни общества. При проведении исследования методологической основой послужил диалектический метод познания, который позволил оценить предмет исследования во взаимосвязи с нормами уголовного права и общественными явлениями. Были применены также сравнительно-правовой и нормативно-догматический методы, контент-анализ, с помощью которых стал возможен анализ социальных явлений в контексте их правового регулирования. Проанализированы положения доктрины уголовного права о противодействии стороннему влиянию на совершение самоубийств и убийств. Изучение судебно-следственной практики позволило выявить современные качественные изменения такого влияния. В ходе иссле-дования авторы пришли к выводу о возможности объединения ст. 110 и 110.1 УК РФ,поскольку они обладают значительным сходством, а виновное лицо в ходе их испол-нения стремится к одному и тому же результату. Авторами также предложен вариантрасширенной редакции ст. 110.2 УК РФ, охватывающей организацию деятельности, на-правленной на побуждение к совершению не только самоубийств, но и убийств. |
|
216–234
|
Хотя принудительное питание осужденных к лишению свободы является одной из форм взаимодействия администрации исправительных учреждений и самих осужденных, общественные отношения, складывающиеся в связи с этим, теоретически слабо изучены, и их регулирование имеет многочисленные недостатки (неясно, что представляет само по себе принудительное питание осужденных, не закреплена форма отказа осужденных от приема пищи, отсутствует надлежащее законодательное регулирование правового положения осужденных и соответствующих должностных лиц исправительного учреждения и т.п.). Фактически законодательной основой принудительного питания осужденных является лишь ч. 4 ст. 101 Уголовно-исполнительном кодексе Российской Федерации, в которой к основаниям применения принудительного питания можно отнести отказ осужденного от приема пищи и возникновение угрозы его жизни, а к условиям его назначения — медицинские показания. В связи с недостатками их регулирования в Уголовно-исполнительном кодексе и иных нормативных правовых актах администрация исправительного учреждения не всегда имеет возможность адекватно реагировать на подобные действия осужденных. В статье принудительное питание осужденных рассмотрено с теоретической точки зрения с предложением отнести его к группе «мер безопасности». В ст. 42 Федерального закона «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» уже закреплены меры, принимаемые к содержащимся лицам при отказе от приема пищи. С учетом анализа данной нормы Закона авторами сформулирован ряд всесторонних правовых и практических мер по совершенствованию принудительного питания осужденных к лишению свободы в контексте достижения исправления и предупреждения совершения ими новых преступлений как целей уголовно-исполнительного законодательства. Так, авторами уточнен перечень субъектов, его реализующих; предлагается одновременно улучшить регулирование правового положения как осужденных, так и субъектов его применения; рекомендуется разделить его на четыре этапа, каждый из которых будет иметь границы и определенную область правоотношений; предлагается улучшить взыскание с осужденного расходов, связанных с его отказом от приема пищи; и пр. |
|
235–253
|
В настоящей статье анализируются международно-правовые аспекты проблемы продовольственной безопасности. Определяются основные этапы формирования системы международных организаций, обеспечивающих глобальную продовольственную безопасность, и особенности современного состояния этой системы. Отмечена роль ФАО в формировании системы международной продовольственной безопасности как основы правоприменительной практики в данной области. Раскрывается проблема соотношения международно-правовых норм в области продовольственной безопасности, включающей перечень основных международных стандартов, регламентирующих качество и безопасность продукции на предприятиях пищевой, перерабатывающей промышленности, торговли и общественного питания и национальной правоприменительной практики. Формулируется вывод о наличии обратной связи между национальным и международным законодательством: национальные регламенты и стандарты рецепируются иными участниками международных организаций и приобретают международно-правовое значение. Рассматриваются основные проблемы, связанные с участием России в регулировании проблемы глобальной продовольственной безопасности. На основе фактического материала формулируется вывод, что Россия как член ИСО и ФАО принимает активное участие в разработке стандартов и законодательств в области качества и безопасности пищевой продукции с целью гармонизации последних с международными и европейскими требованиями, что ведет к существенным изменениям в стандартизации пищевых продуктов. Утверждается, что присоединение России к ВТО способствовало оптимизации порядка внутригосударственного регулирования санитарных и фитосанитарных норм: их приведение в соответствие с требованиями ВТО рассматривается авторами как отражение общей тенденции к рецепции норм международного права в данной сфере. Обращается внимание на пробелы в сфере международной продовольственной безопасности: отсутствие единой методологии оценки риска, отбора и исследования проб подкарантинной продукции, в качестве и безопасности пищевой продукции в сфере общественного питания, вобщих правилах контрольно-надзорной деятельности. Сохранение проблемы продо-вольственной безопасности в глобальном масштабе обусловливает необходимость разработки международно-правовых норм, способствующих формированию права продовольственной безопасности как отдельного подинститута международного гуманитарного права. |
Право в современном мире
|
254–269
|
К одному из менее исследованных в правовой науке и редко используемых в прак-тике межгосударственных отношений источников международного права можно от-нести устные международные договоры. Ввиду этого в представленной статье на ос-нове диалектического метода исследования, использования общенаучных методовисследования, а также таких частно-научных методов как: историко-правовой, срав-нительно-правовой, метод правового моделирования и правового прогнозирования,представлены результаты исследования правовой природы устных международныхдоговоров. В работе показаны положительные стороны и недостатки таких договоров,отношение к ним в доктрине международного права. Поднимается вопрос повышенияих роли в регулировании межгосударственных отношений. Рассматриваются обычныеи договорные нормы международного права, регулирующие процесс заключения,действия, изменения, прекращения действия устных международных договоров идругие вопросы, связанные с их функционированием. Описывается история форми-рования устных международных договоров, приводятся их примеры. Показываетсясходство и различие между устными и письменными международными договорами,взаимодействие устных международных договоров с внутригосударственным правом.Раскрывается соотношение термина «устный международный договор» с такими тер-минами, как «джентльменское соглашение», «устное соглашение», «устная договорен-ность». Обосновываются требования, которым должны удовлетворять современныеустные международные договоры. Среди них: соответствие устных международныхдоговоров общепризнанным принципам международного права (как и для письменныхмеждународных договоров членов ООН), непротиворечие Уставу ООН, а также законо-дательству своих государств; их заключение в рамках полномочий должностных лиц,предоставляемых национальным законодательством, международными обычаями илимеждународными договорами соответствующих государств. Показано, что намерениесторон заключить юридически обязательный устный международный договор, убеж-денность государств, иных субъектов международного права в его юридической силеявляются основными признаками, позволяющими выделить такого рода договор сре-ди иных соглашений на международной арене, не имеющих юридически обязательного характера. Под устным международным договором предлагается понимать юриди-чески обязательное международное соглашение, заключенное между государствами,иными субъектами международного права их уполномоченными представителямив устной форме и регулируемое международным правом, независимо от его наиме-нования («устный международный договор», «устное соглашение», «джентльменскоесоглашение» и т.п.) и возможного его дальнейшего документального закрепления,призванное регулировать межгосударственные отношения и обеспечиваемое прину-дительной силой заключивших его субъектов международного права. |
|
270–299
|
When European consumers wish to make an online purchase from a business located in a Member State of the European Union other than their home country, they are often offered higher prices or less favorable terms than those enjoyed by local consumers. This situation should change after the adoption by the Council of the European Union on February 27, 2018 of the Regulation on the prohibition of “geo-blocking” practices. Once this law enters into force in December this year, online traders will have to serve foreign consumers “the same as the locals”. From buying Swedish furniture on an Italian website to renting a car for their next holidays, EU consumers will not have to pay higher prices, be offered different conditions or have their credit card refused because they live in another EU member state. This law is just one of the 16 measures initiated by the Commission as part of its Digital Single Market Strategy for Europe aiming at removing restrictions to competition imposed by suppliers on selling goods and digital content to customers located in another member state. Other key measures include harmonized European Union rules on contracts for the supply of digital content and for online sales of goods, cooperation between national authorities responsible for the enforcement of consumer protection laws, efficient and affordable cross-border parcel delivery, simplified VAT rules, copyright modernization and assessment of the role of online platforms and intermediaries. A fully functioning digital single market has the potential to contribute on the order of EUR 415 billion per year to European GDP. |
|
300–312
|
Предметом настоящей статьи является процесс гармонизации правового регулирования ликвидационного неттинга и важнейшие международные стандарты в рассматриваемой области. Ликвидационный неттинг — широко используемый на международных рынках способ прекращения обязательств по ряду финансовых сделок. Императивные нормы законодательства о банкротстве многих стран затрудняют осуществление ликвидационного неттинга, что приводит к необходимости принятия национальных законов, направленных на признание и юридическую защиту ликвидационного неттинга. При поддержке международных органов в области регулирования финансовых рынков были приняты международные стандарты в области гармонизации законодательства о ликвидационном неттинге. Основной задачей таких документов является формулирование модельных норм и принципов для использования законодателями и регуляторами в своей деятельности. Первым из таких актов стал Модельный закон о неттинге, разработанный и опубликованный Международной ассоциацией по свопам и деривативам в 1996 г. Впоследствии она опубликовала обновленные модельные акты о неттинге в 2002 и 2006 гг. На протяжении восьми лет модельные законы Ассоциации оставались единственными стандартами в рассматриваемой области и были использованы при принятии законов о неттинге в нескольких важнейших юрисдикциях. В дальнейшем в процессе гармонизации приняли участие авторитетные международные организации в области унификации частного права. Для упорядочения отношений по ликвидационному неттингу были приняты Руководство по вопросам несостоятельности ЮНСИТРАЛ (2004) и Принципы осуществления ликвидационного неттинга УНИДРУА (2013). Все рассматриваемые стандарты объединяет сфера применения (финансовые контракты) и направленность на ограничение некоторых институтов конкурсного права, таких как запрет зачета накануне и в процессе банкротства, право на оспаривание и отказ от исполнения сделок, а также установление моратория на прекращение обязательств. При этом наиболее предпочтительным для использования законодателями и регуляторами являются Принципы УНИДРУА, поскольку данный документ учитывает интересы всех сторон отношений по неттингу, а также последние тенденции в области правового регулирования финансовых рынков и восстановления платежеспособности финансовых институтов. |
|
313–331
|
Данная статья состоит из двух частей. В первой части рассмотрены содержательные, теоретические и методологические основы выявления нелегально приобретенного имущества. Процесс выявления определен как процессуальная, когнитивная, циклическая деятельность, с помощью которой исследуется латентная уголовная деятельность и латентные незаконные действия, за счет которых приобретается незаконное имущество. Приведены основные признаки и характеристики процесса выявления как криминалистической деятельности. Во второй части статьи подвергнут анализу Закон № 101/2010 «О доказывании источника происхождения имущества», который вступил в силу 01.01.2011. За все время действия Закон так и не выполнил своей задачи и не оправдал связанных с ним ожиданий. Ни по одному делу суд не вынес решения о конфискации имущества проверяемого лица. Данный факт подтверждает, что меры, определенные в Законе, неэффективны, и, чтобы Закон достиг своей цели, необходимо его обновить. В связи с тем, что Закон № 101/2010 своими положениями ограничивает имущественные права граждан, было необходимо внести изменения в соответствующие статьи Конституции Словакии, связанные с легальным способом приобретения имущества, а также ввести исключения, связанные с возможными ограничениями имущественных прав в ситуации, когда имущество было получено незаконным путем или из нелегальных источников. При работе над проектом Закона № 101/2010 в качестве основного принципа использовалось предположение, что каждый способен документально подтвердить источники своих имущественных доходов. Была также использована практика правоприменения таких государств/административных образований, как Италия, Англия, Уэльс. Во многих европейских государствах часто избирается подобная мера с использованием гражданского судопроизводства, если нет возможности уголовного преследования. Гражданское судопроизводство по сравнению с уголовным является более гибким, так как последнее основывается на презумпции невиновности, запрещении ретроактивности, бремени доказывания, возложенного на государство. |
|
332–353
|
На рубеже ХХ–ХХI веков Арктический регион стал одним из наиболее важных центров сосредоточения разнообразных международных интересов: экономических, геополитических, исследовательских, экологических и многих других. Интересам различных государств сопутствуют и соответствующие проблемы. Среди них — споры между государствами о правовой принадлежности тех или иных морских пространств в Арктике влекут за собой правовую неопределенность в вопросах правомерности добычи гражданами того или иного государства морских живых либо минеральных ресурсов, юрисдикции государств в морских пространствах, а также привлечение к ответственности за ущерб окружающей природной среде и многие другие вопросы, связанные с деятельностью человека в Арктическом регионе. Более того, в начале ХХI века появилась такая проблема, как разногласия между арктическими и неарктическими государствами из-за добычи морских живых ресурсов Северного Ледовитого океана и разработки углеводородных месторождений на его континентальном шельфе и в Международном районе морского дна данного океана. Для разрешения и дальнейшего предотвращения споров между государствами в связи с их деятельностью в Арктике необходимо проанализировать механизм сотрудничества между ними в данном регионе на всех уровнях международно-правового регулирования: универсальном, региональном и субрегиональном. Исследовав механизм международного сотрудничества можно обозначить следующее: на каждом уровне международно-правового регулирования есть и международные договоры, и международные организации, которые призваны реализовать их применительно к Арктическому региону. Но при этом уровни правового регулирования режима Арктики не связаны между собой, поскольку нет непосредственной взаимосвязи ни между договорами, принятыми на различных уровнях, ни между органами либо организациями, функционирующими в соответствии с такими договорами. Более того, многие отраслевые вопросы сотрудничества в Арктическом регионе до настоящего времени не урегулированы либо урегулированы лишь частично. В связи с этим целесообразно заключение международных договоров, направленных на регулирование сотрудничества по отдельным (отраслевым) вопросам: правовой статуснародов Арктики, разработка минеральных ресурсов, добыча морских живых ресурсови охрана окружающей среды. |
|
354–376
|
В настоящей статье на основе использования сравнительно-правового метода исследования изучена конституционно-правовая природа и присущие особенности статуса канадских индейцев и их поселений. На основе историко-правового метода изучен генезис институционализации правового положения индейцев в контексте реализации в Канаде тенденций и форм их уравнивания. Диалектический метод задействован при выявлении тождеств и противоречий между конституционно-правовыми подходами регуляции статусов индейцев между собой, а также поселений в соотношении с провинциями и муниципалитетами Канады, концептом территориальной автономии. Актуальность тематики обусловливается целесообразностью изучения канадского опыта для его возможного учета при правовом регулировании статуса коренных малочисленных народов России. Новизна исследования предопределяется определенным дефицитом в российской юридической науке актуальных материалов, посвященных конституционно-правовым проблемам регулирования статусов индейцев, индейских поселений. Кроме того, впервые проанализирован конституционно-правовой статус индейских поселений в ракурсе концепции территориальной автономии. По результатам проведенной работы автор обосновывает принципиальную целесообразность закрепления в национальной конституции общей институциональной основы статуса коренных народов в виде режима самоуправления, в рамках и на основе которого в дальнейшем можно было бы более продуктивно разрабатывать адаптивную нормативно-правовую систему. Обращается внимание на более успешный опыт институционализации судебных органов власти индейских сообществ США. Проанализированы формулируемые в научной литературе критерии определения территориальной автономии. Отмечается, что при формальном применении указанных критериев к конституционно-правовым статусам индейских поселений Канады можно было бы констатировать их принадлежность к территориальным автономиям политического типа. Вместе с тем, такой подход не вполне точно отражает институциональное соотношение индейских поселений и территориальных автономий. Автор выдвигает собственную версию идентификации внутригосударственных образований в качестве территориальных автономий, на основе которой констатируется, что индейские поселения могут быть квалифицированы в качестве территорий с признаками ограниченной автономии. Такой вывод обусловливается недостатком ресурсов для реализации принадлежащихполномочий, гарантий самостоятельности и невмешательства федеральных органоввласти. В качестве возможного концептуального инструмента совершенствованияконституционно-правового статуса индейских поселений подчеркивается рациональ-ность использования института территориальной автономии. |
|
|