|
2018. №1
|
Правовая мысль: история и современность
|
4–25
|
политика — инструмент, обеспечивающий планомерное развитие правовойсистемы в условиях информационного общества. Для выстраивания правовой поли-тики необходимо, во-первых, определить ее приоритеты, а во-вторых, обеспечить еесоответствующими средствами. В вопросе о содержании правовой политики авторыпредлагают методологию ее исследования через выделение ее приоритетов, подраз-деляя их на содержательные и инструментальные. В работе доказывается, что инстру-ментальные приоритеты, в частности формирование собственного инструментарияправовой политики как направления деятельности государства, имеют первостепен-ное значение в формировании и реализации государственной правовой политики.В вопросе о ее средствах авторы обосновывают необходимость обособления группыправовых актов — доктринальных правовых актов, призванных обеспечить формиро-вание и развитие правовой политики. Доктринальные акты способны отразить ее на-учный, стратегический и целевой характер, но при этом они нуждаются в официальномвключении в систему правовых актов государства и придании им юридической силы июридического значения. Политические (политико-программные) акты активно исполь-зуются в правовой системе России, однако они не имеют ни однозначного понимания вправовой теории, ни внятного правового регулирования. Исследователи часто не при-знают правовой природы таковых, рассматривая их в качестве политических докумен-тов. Современная теория правовых актов должна базироваться на «широком» подходек их пониманию, который предполагает признание правовыми актами актов в различ-ных формах (не только письменной) и различными субъектами (в том числе частнымилицами). При таком подходе доктринальные документы становятся частью системыправовых актов. Все элементы данной системы должны иметь юридико-техническиеособенности и выполнять специфические функции в правовом регулировании. Авто-ры предлагают собственные характеристики правовых актов и на этой базе исследуютспецифику доктринальных актов. Рассматриваются проблемы правового регулирова-ния последних, а также изучаются особенности правовой природы названной группыактов, их соотношение с иными видами правовых актов. |
|
26–44
|
Развивающиеся в настоящее время методы компьютерного анализа текстов могут быть полезны для исследований в юридической науке и практике. Очевидным требованием для такого анализа является наличие открытого и структурированного корпуса текстов. Статья представляет такой корпус текстов правовых актов федерального и регионального законодательства в машиночитаемой форме (набор данных) RusLawOD. Он опубликован в открытом доступе на Интернет-портале Github. Созданный набор данных основан на открытых источниках правовых актов, прежде всего на данных официального Интернет-портала правовой информации (pravo.gov.ru), полученных в результате работы по интеграции открытых данных об официальном опубликовании правовой информации и данных ИПС «Законодательство России». Основным исследовательским вопросом в сфере права при разработке данного ресурса стал вопрос, каким образом осуществлять публикацию текстов правовых актов и метаданных о них. Необходимо прийти в общегосударственном масштабе к общему стандарту описания правовых актов в машиночитаемой форме для возможностей обмена данными между разными информационными системами. Для этого нужно определиться с единообразным наименованием атрибутов, идентифицирующих документ, а также его внутреннюю структуру. В статье предлагаются решения, которые можно взять за основу для этого. Помимо описания данных приводятся примеры, как указанные данные могут помочь в решении научных юридических задач. Такими примерами служат классификация правовых актов и определение частоты коллокаций определенных терминов. На основе анализа опубликованных на указанном портале карточек документов составлен классификатор используемых на практике тематик и произведен подсчет частоты использования каждой из тематик. Автор сравнивает существующую классификацию правовых актов, которая производится при создании ИПС «Законодательство России», и результаты использования методов компьютерной лингвистики для определения наиболее часто используемых в законодательстве тематик, приходя к выводу о том, что современные методы машинного анализа текстов позволяют получать достоверные и значимые результаты. |
Российское право: состояние, перспективы, комментарии
|
45–77
|
В статье рассматриваются наиболее значимые теоретические и практические вопросы правового регулирования субсидиарной ответственности в законодательстве о юридических лицах. Отмечается, что нормы о субсидиарной ответственности в законодательстве остаются бессистемными. Они не дают четкого ответа на ряд принципиальных вопросов: о порядке применения субсидиарной ответственности, в том числе о характере и объеме требований, которые могут быть предъявлены кредитором к субсидиарному должнику; об основаниях возникновения таких требований (противоправное поведение основного должника или правонарушение субсидиарного должника); об условиях предъявления требований к субсидиарному должнику и условиях их удовлетворения; о процессуальном статусе основного должника при привлечении его в дело по иску к субсидиарному должнику; о порядке подтверждения недостаточности имущества или денежных средств у основного должника как условия удовлетворения требований к субсидиарному должнику; о характере и объеме регрессных требований субсидиарного должника к основному, об основаниях изменения или прекращения субсидиарной обязанности и др. В законодательстве о юридических лицах отсутствуют общие положения о субсидиарной ответственности в корпоративных отношениях. При этом данный институт в законодательстве о юридических лицах встречается чаще всего, а его применение вызывает значительные трудности. Постановления Пленума Верховного Суда практически не содержат положений о применении законодательства о субсидиарной ответственности. Судебная практика наработана ранее последних изменений Гражданского кодекса, кроме того, она зачастую непоследовательна и противоречива. В статье содержатся выводы о неоднородности самого института субсидиарной ответственности, который по существу включает три совершенно разных правовых явления: разновидность обязательства с множественностью лиц (1); особый способ обеспечения исполнения обязательств (2); разновидность гражданско-правовой ответственности (3). Дана общая характеристика каждому из указанных видов субсидиарной ответственности. Делается вывод о необходимости их раздельного правового регулирования в Гражданском кодексе и в законодательстве о юридических лицах. |
|
78–91
|
Адресная социальная помощь как особый вид государственной социальной помощи имеет научный и практический интерес, особенно в контексте осмысления отечественного и зарубежного опыта. Такой интерес обусловлен, с одной стороны, масштабностью и интенсивностью произошедших за последнее время изменений правового регулирования социальной помощи малоимущим гражданам, с другой — острой необходимостью усиления борьбы с бедностью. Действительно, нестабильность экономической ситуации, способствующая ухудшению материального положения граждан, а, главное, ограниченность государственных средств заставляют государство искать новые возможности к модернизации действующей ныне системы оказания социальной помощи малоимущим гражданам, которых в России принято относить к числу бедных. В современных условиях определение уровня бедности, который официально считается основанием для получения социальной поддержки, является важным, но недостаточным элементом адресной социальной помощи и в слабой мере отражает принцип адресности. Данный вид помощи оказывается большому кругу получателей, что не способствует укреплению механизма борьбы с бедностью и эффективному расходованию материальных ресурсов. В связи с этим авторы выражают мнение о целесообразности использования опыта зарубежных стран при определении подходов к предоставлению социальной помощи малоимущим слоям. В ходе исследования авторы также пришли к выводу, что современная российская практика оказания адресной социальной помощи малоимущим гражданам, базирующаяся на принципах социального контракта, также далеко не совершенна по двум тесно связанным между собой причинам. Во-первых, назрела необходимость в объективной оценке численности потенциальных участников программ оказания адресной помощи, с которыми необходимо заключать социальные контракты. Во-вторых, социальный контракт как форма оказания адресной социальной помощи все еще не является максимально доступным с точки зрения информационной осведомленности граждан о таком виде социальной поддержки. Авторы считают, что важным этапом в разрешении данной проблемы послужит введение в России единого реестра получателей мер социальной поддержкис целью выявления, информирования, учета и обеспечения наиболее нуждающихся вней граждан. |
|
92–111
|
В статье рассматриваются отношения между родителями при их раздельном проживании по поводу определения места жительства ребенка в судебном порядке в отсутствие соответствующего соглашения. Целью работы является определение основных черт юридического института, аналогичного зарубежной «совместной опеке» родителей в российской системе права. При этом использованы методы социологический, моделирования, сравнительно-правовой. Судебное решение об определении места жительства ребенка лишь с одним из родителей вступает в коллизию с принципом их равенства, кроме того, его вынесение затруднено практически, поскольку возможности суда получить достоверную информацию об отношениях в семье крайне ограничены. В судебной практике по спорам об определении места жительства ребенка наблюдается необоснованный перекос в пользу оставления ребенка с матерью, что не соответствует нормам и принципам семейного права. Исследователи семьи — социологи и психологи — отмечают пагубность такого подхода и, основываясь на зарубежном опыте, предлагают установить «совместную физическую опеку» родителей при их разводе в России. В контексте российской системы права предлагается определить соответствующие отношения как определение места жительства ребенка на паритетной основе. Кроме того, необходимо определить условия (касающиеся волеизъявления и фактических обстоятельств), при которых возможно применение такого правила. Такими условиями должны быть: желание каждого из участников спора заниматься воспитанием ребенка; наличие у них сложившихся с ребенком отношений; отсутствие факта лишения родительских прав или ограничения в них; наличие у каждого из родителей возможности заниматься ребенком соответствующее время; их место жительства не должно быть удалено от центра сложившихся интересов ребенка. Действия, препятствующие установлению данного режима (например, перемена жительства родителя, проживающего с ребенком, без обоснования его интересами), должны считаться злоупотреблением правом. Применение указанного режима не противоречит действующему законодательству, поэтому во внесении изменений в Семейный кодекс формальной необходимости нет. Тем не менее такие изменения целесообразны, и, поскольку такой подход является принципиально новым для нашей правовой системы, существует необходимость четко определить условия его использования судами. |
|
112–132
|
Понятие уголовного проступка известно отечественному законодателю и правоприменителю примерно три столетия. В дореволюционный период понятие проступка наряду с понятием преступления было закреплено в Своде законов уголовных (1832), во всех редакциях Уложения о наказаниях уголовных и исправительных (1845), в Уголовном уложении (1903). В этих нормативно-правовых актах проступки, как и преступления, рассматривались в качестве разновидности уголовно-противоправных деяний. В уголовных кодексах РСФСР (1922, 1926, 1960) понятие уголовного проступка закреплено не было. В проекте Кодекса уголовных проступков (1973), который не был принят, уголовный проступок предлагалось рассматривать как непреступное правонарушение. В 1977 г. в Основах уголовного законодательства СССР и союзных республик (1958) и УК РСФСР (1960) были введены положения о преступлениях, не представляющих большой общественной опасности. В 1990-х гг. введение уголовных проступков в качестве самостоятельной группы преступных деяний предлагалось в ряде проектов Уголовного кодекса. Проблема уголовного проступка не является новой для отечественной науки уголовного права. В уголовно-правовой доктрине дореволюционного периода выделение уголовных проступков обосновывалось делением «по роду неправды». В советской период проблема уголовного проступка стала активно обсуждаться с 1960-х гг. Большинство ученых рассматривали уголовный проступок в качестве разновидности преступления, обладающего определенной степенью общественной опасности. Распространен был подход, согласно которому под уголовным проступком понималась разновидность общественно опасного деяния, запрещаемого уголовным законом наряду с преступлением. Некоторые ученые рассматривали его в качестве деяния, вообще не являющегося уголовно-противоправным и уголовно наказуемым. В современной российской доктрине уголовного права в сущности сохранились те же три базовые позиции в вопросе определения сущности уголовного проступка. В случае реализации законодательной инициативы, оформленной в виде Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 31.10.2017, в действующий Уголовный кодекс будет введено понятие уголовного проступка, под которым будет пониматься разновидность (подкатегория) преступлений небольшой тяжести. |
|
133–157
|
Статья посвящена правоотношениям, связанным с такой новеллой гражданского законодательства, как комбинированная реорганизация юридических лиц. Исследованы этапы формирования указанной категории в российском законодательстве, поставлены проблемы, актуальные для теории и правоприменительной практики. Отмечается, что в юридической науке постепенно складывается понимание комбинированной реорганизации не как особой формы реорганизации, а как способа совершения реорганизационных процедур, обладающих качественными и количественными характеристиками, которые позволяют выделить основные типы комбинированной реорганизации — смешанную, совмещенную и сочетание данных способов, которые автор обозначает как комплексную реорганизацию. Автор приходит к выводам: 1) как смешанная, так и совмещенная реорганизации обладают спецификой, которая позволяет отличить их как от обычной формы реорганизации, так и друг от друга. Указанная специфика заключается в количественных и качественных критериях: совмещенная реорганизация в отличие от обычной реорганизации есть не форма, а сочетание этих форм (т.е. в данном случае основным критерием разграничения выступает количественный показатель). В свою очередь главным критерием, отличающим смешанную реорганизацию от обычной, является качественный показатель: при смешанной реорганизации участвуют либо образуются по ее результатам юридические лица разных организационно-правовых форм, что при обычной реорганизации недопустимо; 2) важным критерием, отграничивающим совмещенную реорганизацию от смешанной и обычной, является критерий цели реорганизации. И при смешанном, и при обычном способах реорганизации как экономическая (оптимизация деятельности участвующих в реорганизации юридических лиц), так и юридическая (создание и прекращение юридических лиц, образуемых в процессе реорганизации) цели реорганизации являются едиными и следует результату, которую ждут собственники по факту проведения реорганизации. В свою очередь, при совмещенной реорганизации юридически значимой является ее конечная цель, тогда как промежуточные стадии реорганизационных процедур (разделение (выделение)) в любом случае охватываются конечной целью и, следовательно, юридического значения не имеют, а являются «стыковкой», необходимой для итогового результата — слияния и присоединения. |
|
158–174
|
В статье рассматривается концептуальная модель государственного регулирования производства и оборота алкогольной продукции, основанная на системном применении административно-правовых форм и методов регулирования, а также механизмов общественного контроля и саморегулирования, при взаимодействии органов государственной власти с субъектами с саморегулируемыми организациями и общественными объединениями. В настоящее время основными задачами государственного регулирования производства и оборота алкогольной продукции являются сокращение теневого сегмента рынка, защита нравственности и здоровья граждан, а также снижение уровня потребления алкоголя. Административные органы не смогут решить указанные задачи и полностью легализовать алкогольный рынок без взаимодействия с его участниками и остальным обществом, что требует модернизации системы государственного регулирования отрасли. Обосновывается, что развитие механизмов саморегулирования и общественного контроля является объективной необходимостью внедрения в систему государственного регулирования алкогольного рынка новых форм борьбы с нелегальным оборотом алкогольной продукции. Общественный контроль и саморегулирование позволят сократить государственное вмешательство в алкогольную отрасль, оптимизируют государственный контроль, обеспечат баланс государственных, общественных и частных интересов, учет позиции предпринимательского сообщества при принятии решений по регулированию рынка алкоголя. Чтобы саморегулирование было действенным инструментом регулирования оборота алкогольной продукции, государству следует поощрять участников рынка к добровольному объединению в саморегулируемые организации. Между тем пока закон не создает механизмов, мотивирующих развитие добровольного саморегулирования на алкогольном рынке. Для развития данной формы саморегулирования, которое является наиболее приемлемой для алкогольной отрасли, необходимо введение административно-правового режима стимулирования участников рынка. Кроме того, инструменты общественного контроля не могут в полной мере оказывать регулирующее воздействие на правоотношения в сфере производства и оборота алкоголя, ибо в законодательстве не определена правовая основа их деятельности. Обосновывается необходимость установления в законе осуществления общественного контроля на алкогольном рынке. |
Право в современном мире
|
175–192
|
Предмет исследования — процессы конституционализации и институционализации публичных (государственных) финансов. Деятельность современного государства в сфере регулирования финансовых и бюджетных отношений, использования и расходования денежных средств осуществляется в конституционно-правовых формах. Фундаментальные принципы закреплены в конституциях большинства стран. Конституционализация финансово-бюджетного регулирования — исторический процесс. Ее итогом явилось установление принципиально новых правил и норм организации и функционировании государства. Она знаменовала переход от абсолютизма к системе конституционного (ограниченного) правления. Процесс конституционализации выявил тенденцию к расширению рамок конституционного регулирования финансовых отношений. Некоторые конституции называют сегодня «финансовыми» или «налоговыми» (ФРГ, Швейцария). Конституционализация — непрерывный процесс. Вместе с тем в нем отмечается неравномерность конституционного развития отдельных стран. Она проявляется как в воплощении фундаментальных принципов в текстах конституции, так и в их реализации деятельности органов государства. Особенностями характеризуется процесс конституционализации в России. Тенденция к интернационализации (глобализации) приобретает универсальный характер. В сфере финансового регулирования она проявляется в разнообразных формах. Прежде всего это рост роли международных и наднациональных финансовых стандартов. Интернационализация влияет также на механизмы и институты взаимодействия международных объединений и национальных государств. Наиболее яркий пример воздействия глобализации на сферу бюджетного урегулирования — Европейский союз. Общая эволюция объединения идет в направлении постоянного расширения сферы его деятельности в этой области. В ЕС создана собственная бюджетная система. Договоры о ЕС и функционировании ЕС содержат подробный перечень общих и специальных принципов, определяющих деятельность в бюджетной сфере. Новая тенденция к расширению сферы бюджетного регулирования проявилась в реорганизации финансового механизма объединения в 2012 г. и в установлении в Фискальном пакте «бюджетного правила» — принципа сбалансированного бюджета. Это правило перенесено в конституционное право некоторых стран-членов ЕС. |
|
193–217
|
Глобализация изменила облик мира, породила перестройку социума, трансформацию государства и его суверенитета и привела к «разгосударствлению» права. Наибольшим изменениям подвержено сегодня международное частное право, где наблюдаются: увеличение числа субъектов нормотворчества и адхократический характер последнего; усиление и видоизменение процесса делокализации права; стандартизация и поиск новой правовой идентичности; беспрецедентное разрастание массива норм негосударственного регулирования и поиски путей их легитимизации; активное развитие альтернативных негосударственной и надгосударственной систем разрешения трансграничных споров; парадигмальные сдвиги в области правопонимания, обусловленные интерпретацией понятия «нормы права»; актуализация института автономной правовой квалификации и пр. Разгосударствление права способствует его фрагментации, которая в рамках международного частного имеет две области проявления: нормативную и институциональную. Все это порождают эффект «запараллеливания» социальных реальностей, при котором формируются коллидирующие системы регулирования трансграничных отношений и соответствующие им системы разрешения споров, построенные на основе государственного права и негосударственного права. Новый социум и новая цивилизация формируют запрос на новое право, которое находится в поиске своей идентичности. Возникшие в связи с этим доктрины глобального негосударственного права требуют осмысления и концептуализации, а новые виды социальной практики — lex informatica, lex digitalis, lex electronica или lex networkia, lex sportivа, lex constructionis, lex laboris internationalis — нуждаются в адаптации к современной парадигме международного частного права. В статье исследуется многослойная нормативно-плюралистическая архитектура и делаются предположения относительно будущего нормативно-правового ландшафта применительно к трансграничным частноправовым отношениям. Формирующийся миропорядок, в авангарде которого находится глобальная экономика и обслуживающие ее трансграничные частноправовые отношения, по-прежнему регулируется правом, исходящим от государства, но последнее утрачивает регулятивную монополию, а потому требуется переосмысление нормативной надстройки и формирование нового юридического языка, способного осмыслить и объяснить последствия глобализации в правовом поле. |
|
218–233
|
В рамках настоящей статьи автор рассматривает недостаточно изученную в отечественной доктрине тему особых мнений судей международных судов и арбитражей. Отмечается, что палитра оценок отечественными исследователями роли и значения особых мнений в современном международном правосудии находится в диапазоне от снисходительно-благодушного до восторженного. При последнем взгляде особые мнения воспринимаются как неотъемлемая часть современного международного правосудия. Деятельность многочисленных международных судов дает обширный эмпирический материал, позволяющий оценить воздействие особых мнений на отправление правосудия и их влияние как на процесс принятия решения конкретным судом, так и на восприятие этого решения и самого международного суда или арбитража сторонами спора и создавшими данный суд или арбитраж государствами. Анализируя аргументы «за» и «против» особых мнений, автор приходит к выводу, что особые мнения в международных судах и арбитражах являются противоречивым явлением, вызывающим неоднозначные оценки и имея как сторонников, так и не менее убежденных критиков. В современном международном правосудии нет процессуальных механизмов, отделяющих «хорошие» особые мнения от «дурных», и все определяется сдержанностью и характером судьи, оказавшегося в меньшинстве, а также культурой и традициями самого суда. Чем старше и авторитетнее суд, тем он устойчивее к неожиданностям, которые могут принести неудачные особые мнения, тем выше у него иммунитет к таким мнениям. Напротив, чем моложе суд, тем больший ущерб ему и его решениям могут нанести особые мнения судей, если авторы особых мнений не подойдут к вопросу ответственно. Приведенная в статье практика особых мнений в Суде ЕАЭС убедительно показывает, что особые мнения могут самым ощутимым образом сказаться на целостности, легитимности и коллегиальности международного суда, поэтому их использование должно быть ограничено вплоть до запрета, либо они должны быть использоваться очень осторожно. |
|
234–254
|
В статье рассмотрены аспекты соотношения экономических свобод внутреннего рынка Европейского союза (ЕС) и защиты прав человека на примере права на защиту персональных данных, соблюдение которого чрезвычайно актуально сегодня. Внутренний рынок, являясь центром европейской интеграции, представляет собой одно из основных достижений ЕС, однако его потенциал не используется в полной мере. Правовое регулирование внутреннего рынка должно постоянно приводиться в соответствие с реалиями сегодняшнего дня, включая технологический прогресс, который усложняет соблюдение права на защиту персональных данных и создает препятствия на пути реализации экономических свобод внутреннего рынка. Для выявления значения соблюдения права на защиту персональных данных для надлежащего функционирования внутреннего рынка автор анализирует некоторые документы Европейской Комиссии за последние несколько лет, включая Стратегию для единого рынка, ежегодные обзоры роста, отчеты о применении Хартии ЕС об основных правах. Так, одним из инструментов повышения эффективности единого внутреннего рынка выступает защита персональных данных. Право на защиту персональных данных закреплено в актах как первичного, так и вторичного права ЕС. Особое внимание уделено реформированию правового регулирования ЕС в этой сфере, особенно Регламенту 2016/679 о защите физических лиц при обработке персональных данных и их свободном перемещении, который вступит в силу 2018 г. Проводится сравнение с действующей Директивой 95/46 о защите физических лиц при обработке и свободном обращении персональных данных. Подчеркивается, что вводится единое правовое регулирования в масштабах ЕС, которое должно: укрепить право на защиту данных и избавить предпринимателей от лишних расходов; устранить административные и иные ненужные формальности, учредить службу «одного окна»; упрочить сотрудничество властей государств-членов Союза. Также обращено внимание и на практику Суда ЕС, который неоднократно напоминал институтам ЕС и государствам-членам об их обязанности соблюдать положения Хартии ЕС об основных правах граждан на защиту персональных данных. |
|
|