|
2016. №4
|
Правовая мысль: история и современность
|
4–14
|
В статье автор подробно анализирует состояние современного российского гражданского законодательства в части закрепления одного из ключевых принципов — принципа добросовестности. Дается положительная оценка появлению этого принципа как гарантии стабильности и социальной ориентированности закона. Осуществляя краткий исторический экскурс, автор приводит доводы в пользу нормативного закрепления принципа добросовестности, которые были озвучены в Концепции гражданского законодательства. Кроме того, автор отмечает важность рассматриваемого принципа не только для правового регулирования вещных и обязательственных отношений, но также отмечает практическую значимость принципа добросовестности как одного из основных началгражданского законодательства. Говоря о добросовестности, автор определяет ее как стремлениеучастника гражданского оборота максимально исключать возможность нарушения его поведением субъективных прав и законных интересов других лиц, осуществлять свои права в строгом соответствии с их содержанием, объемом и назначением. Автор также проводит сравнительный анализ добросовестности, разумности и справедливости, приходя к выводу, что понятие добросовестности в основном охватывает понятия разумности и справедливости действий участников гражданских правоотношений. При этом, по мнению автора, невключение законодателем принципов разумности и справедливости наряду с принципом добросовестности в круг основных начал гражданского законодательства выглядит оправданным квалифицированным умолчанием. В заключении автор отмечает тенденцию судебной практики по расширению применения принципа добросовестности. Однако к принципу добросовестности суд должен обращаться лишь в том случае, если он убежденв невозможности вынесения справедливого решения исключительно путем толкования и применения существующей нормы права. |
|
15–30
|
В Российской Федерации имеется опыт правового регулирования и проведения правовых экспериментов. Однако в настоящее время эта форма правотворчества используется недостаточно, хотяона могла бы быть полезна развитию права. Есть ситуации, в которых возможен правовой эксперимент: при отсутствии регулирования по предмету эксперимента, при наличии регулирования, которое не препятствует правовому эксперименту, при наличии правового регулирования, когда предлагается новое, несоответствующее ему регулирование. Правовой эксперимент наиболее уместен и эффективен, если имеется устойчивое понятие о приемлемости существующего состояния определенных общественных отношений и их правового регулирования, но при этом параллельно формируется мнение, что изменение нормативного правового регулирования даст новый положительный, а может быть даже прорывной эффект в этих отношениях, улучшит их состояние. Проведение правовых экспериментов в других случаях, как правило, непродуктивно и может быть не на пользу развитию правового регулирования, а,наоборот, во вред. Тем не менее для применения конструкции правового эксперимента есть и ситуативные факторы. Один из них — напряженная инвестиционная ситуация в экономике. Она вынуждает смелее конструировать правовые институты, которые могут способствовать привлечению инвесторов. Им можно придавать формальный статус правового эксперимента, хотя более правильным было бы совершенствование институтов в масштабе всей страны, к которому, однако, нет политической готовности. Одной из разновидностей правового эксперимента, направленного на улучшение инвестиционного климата, может быть отказ от правового регулирования в соответствующей сфере и переход к саморегулированию субъектов предпринимательской деятельности. Эксперимент уместен и при опробовании на территории субъектов Российской Федерации предложенных ими законодательных инициатив поизменению федеральных законов. Имеется любопытный опыт Франции, где правовой эксперимент активно применяется, урегулирован Конституцией и органическим законом и неоднократно становился предметом рассмотрения Конституционного Совета. Правовой эксперимент во Франции удачно зарекомендовал себя в деле снятия административных барьеров. |
|
31–42
|
В статье анализируется тенденция к увеличению в Уголовном кодексе РФ числа уголовно-правовых запретов, сконструированных с использованием административной преюдиции. В настоящее время в Особенной части УК содержится девять статей, содержащих такие запреты. Отмечается, что все введенные уголовно-правовые запреты с административной преюдицией различны по своим конструктивным особенностям. С реализацией некоторых из них в правоприменительной практике наблюдаются существенные трудности. Делается вывод, что использование административной преюдиции при конструировании уголовно-правовых запретов должно быть научно обоснованным. Одновременно наряду с практическими проблемами применения соответствующих уголовно-правовых запретов существует проблема с пониманием административной преюдиции. В доктрине уголовного права одни ученые при определении административной преюдиции пытаются обойтись исключительно уголовно-правовыми (отраслевыми) понятиями, другие используют в этих целях преимущественно общетеоретические конструкции. Определяя административную преюдицию, ученые также по-разному расставляют акценты в понимании ее правовой природы и сущности: они либо рассматривают ее в основном как явление исключительно правоприменительной практики, либо — прежде всего как явление юридической (законодательной) техники. Административную преюдицию определяют через понятия «преюдиционная (правовая) связь», «специфическое правоотношение», «элемент процесса доказывания», «юридическое правило», «особый способ верификации фактов», «юридический» признак состава преступления», «прием юридической техники» и т.д. По мнению автора, оптимальным является рассмотрение этого правового явления как особого средства юридической техники наряду с правовыми аксиомами, презумпциями и фикциями. Такое понимание административной преюдиции отражает ее специфику в узком отраслевом смысле; вместе с тем это правовое явление можно определять в более широком смысле, отражая, прежде всего, его межотраслевой характер с позиции правовой (уголовной) политики. С позиции такого подхода ученые отмечают, что административная преюдиция — это «особая взаимосвязь уголовного и административного права», «средство криминализации и декриминализации», «средство предупреждения преступлений», «средство противодействия преступности» и т.п. |
|
43–53
|
Личные неимущественные права часто воспринимаются лишь как средство защиты личных интересов автора, и в этом отношении они часто не привлекают интереса исследователей. В действительности в современном информационном обществе личные неимущественные права начинаютиграть много важных ролей. Базовой функцией личных неимущественных прав является идентификация лица в качестве создателя объекта. Такое признание играет важную роль для автора,определяя его общественный статус, возможность извлечения дохода от своей деятельности и т.д. С другой стороны, идентификация автора необходима обществу для обеспечения нормального использования произведения, так как любой экономический оборот требует идентификации участвующих в нем объектов. На этой базовой функции основано несколько других функций, в частности, стимулирование творческой активности авторов, обеспечение установления характеристик произведения, предупреждение несанкционированного изменения произведения, сохранение культурного наследия общества. В то же время реализация этих функций в каждой отдельной стране во многом зависит от традиций и особенностей развития законодательства. Например, если в континентальной системе права была реализована «романтическая» концепция авторского права, основанная на рассмотрении автора как вдохновленного свыше творца, то в англосаксонской системе авторское право являлось прежде всего средством организации экономического использования произведений. В статье рассматриваются функции личных неимущественных прав, их роль в современном обществе, особенности проявления в разных странах. Личные неимущественные права становятся гарантией того, что новые способы использования произведений не будут осуществляться в форме, приводящей к полному отрыву произведения от автора, когда он не только не может влиять на условия использования произведения, но и контролировать корректное указание названия произведения, собственного имени, искажение произведения и т.д. В современномобществе возрастает и роль государственных органов, которые должны защищать произведения, перешедшие в общественное достояние, а также обеспечивать возможность согласования использования произведений, автор или правообладатель которых не известен. К сожалению, на доктринальном уровне в данный момент отсутствует четкое понимание изменившейся роли авторского права в целом и места и назначения личных неимущественных прав в рамках авторско-правового регулирования в частности. |
Российское право: состояние, перспективы, комментарии
|
54–69
|
В статье показан исторический аспект развития элементов административной юстиции в России.Рассматривается широкий исторический промежуток, начиная с дореволюционного периода и за-канчивая современным этапом, анализируются различные историко-правовые документы по рас-сматриваемой проблематике, приводятся ценные иллюстрации из зарубежного опыта, делаютсяобобщающие выводы. Указывается, что в России имеется богатый опыт функционирования инсти-тута административной юстиции и в нем много поучительного. История развития отечественногозаконодательства административного судопроизводства и административной юстиции может по-мочь в реформировании современного законодательства в данной сфере, ведь ошибки прошлогонужно не забывать и не допускать их повторения в будущем. Дан подробный анализ институтовадминистративного судопроизводства и административной юстиции с момента появления их за-чатков. Имеет несомненный интерес путь, который прошла система их правового регулированияот судебников Ивана III (1497) и Ивана IV (1550) (первые начала жалобного производства), Со-борного уложения (1649) (появление ответственности за нарушения порядка челобитных), к эпохепетровских реформ и екатерининскому правлению (закрепление современных принципов о подачежалоб на должностное лицо в вышестоящую организацию), к великим реформам Александра II иправлению его преемников (развитие административного судопроизводства, Положение об адми-нистративных судах 1917 г.), к великим потрясениям 1917 года и развитию новой системы права(новое подробное регулирование жалобного производства, формирование теоретических основ«жалобы» как административно-правовой категории) и к современным реалиям. Изложение исто-рии института административной юстиции в России наглядно показывает важный факт: до сегодня не существует единого, общего, даже обобщающего взгляда на ее существо. Не существуетюридических определений основных понятий: «административный процесс», «административно-юрисдикционное дело», «административный спор», «административнаяюстиция», «администра-тивное судопроизводство» и др. Не обозначеныих предмет, содержание, границы и объем. |
|
70–85
|
В статье анализируются особенности правового регулирования деятельности участников и орга-нов управления хозяйственным обществом, находящегося в предбанкротном состоянии, включаяустанавливаемые законом ограничения на совершение определенных корпоративных действий, атакже дополнительные обязанности, возлагаемые в этот период на лиц, входящих в органы управ-ления обществом. Понятие «предбанкротный период» не является полноценным юридическимтермином и при употреблении в него чаще всего вкладывается экономическое содержание, не со-впадающее по значению с содержанием признаков банкротства. Авторы отдельно рассматриваютправовые последствия ситуации, в которой имеет место только предвидение банкротства, и ситу-ации, когда наличествуют легальные признаки банкротства и основания для обращения в суд. Ис-следуется соотношение норм корпоративного законодательства и законодательства о банкротствена предмет выявления недостаточно урегулированных правовых ситуаций, в которых неопреде-ленность содержания прав и обязанностей участников корпоративных отношений порождает ри-ски негативных последствий (таких, как привлечение к ответственности, признание сделки недей-ствительной). В статье приводятся примеры смешения на уровне правоприменения обстоятельств,указывающих на нормативные признаки банкротства, и не являющиеся таковыми как следствиенедостаточного внимания к их разграничению на нормативном уровне. К основным проблемам вданной сфере регулирования относятся: реализация права и обязанности членов органов управ-ления хозяйствующим субъектом по обращению в суд с заявлением о банкротстве; неопределен-ность надлежащего субъекта корпоративного управления, ответственного за принятие решенияоб обращении; отсутствие регламентации сроков возникновения данной обязанности при нали-чии мер ответственности за ее неисполнение; неопределенность основания для отказа в выплатедивидендов в рамках предбанкротного периода, произвольная квалификация судами содержанияпонятия «признаки банкротства» для данных целей; неполноценная защита прав кредиторов приограничении права участника общества требовать приобретения его доли. Важной задачей за-конодателя является учет специфики корпоративных отношений в период нахождения обществана грани банкротства и установление гарантий недопустимости несения каждым из участниковданных отношений риска произвольного толкования действующих норм. |
|
86–95
|
Статья посвящена отдельным вопросам квалификации мошенничества в сфере компьютернойинформации. Автор делает вывод, что эту сферу как объективный признак состава рассматрива-емого преступления образуют те области, где практическую деятельность (фактические и юриди-ческие действия) составляет функционирование электронных платежных систем, в которых дис-танционно совершаются операции с использованием банковских карт, безналичных денег и т.п.Не выходя за пределы этой сферы, виновный может приобрести противоправную имущественнуювыгоду (приобрести отношение к имуществу как к своему) в виде безналичных денег, бездокумен-тарных ценных бумаг, иного права на имущество. Об этом свидетельствует приводимая в статьеобширная судебная практика. Совершение хищения наличных денег, иных материальных предме-тов, как правило, «заставляет» на каком-то этапе исполнения операции в сфере компьютернойинформации сочетать с действиями вне информационной среды: изготовлением поддельных до-веренностей, обманным получением дубликатов сим-карт, изъятием наличных денежных средстви др. В условиях, когда уголовная ответственность за хищения дифференцируется в зависимостиот его способов (форм), эти обстоятельства могут привести к конкуренции при правовой оцен-ке содеянного. Предлагается исходить из следующих соображений. Новые запреты включаютсяв существующую, сложившуюся за долгие годы систему. Действия, которые всегда оценивалиськак кража или иное хищение, не могут поменять своей природы в связи с их выполнением в частиуказанным в ст. 159.6 УК РФ способом. Например, если посредством совершения операций в сфе-ре компьютерной информации субъект еще не получил господства над объектом посягательства,и для получения возможности реально распоряжаться и пользоваться им он должен тайно изъ-ять имущество, это будет уже кража. Таким образом, в круг деяний, квалифицируемых по статье159.6 УК РФ, нужно ввести лишь те, когда для завершения преступления не требуется наряду суказанными в статье действиями в сфере компьютерной информации совершение иных действий,оцениваемых как способ изъятия (обособления или удержания) предмета, присущего иной формехищения. Судебная практика пока не дает явных, да даже неявных оснований для выводов, чтоданный подход принят по существу. |
|
96–105
|
Статья посвящена уголовно-правовой оценке посредника при совершении коррупционных пре-ступлений в частном и публичном секторах. Объект исследования — нормы Уголовного кодексаРФ, практика их применения Верховным Судом РФ, международно-правовые обязательства РФпо борьбе с коррупцией, а также учение о служебных преступлениях в науке уголовного права.Предмет исследования — правила квалификации посредника в преступлениях против интересовслужбы в коммерческих и иных организациях, а также должностных преступлениях. Выявленывопросы, возникшие в связи с принятием Федерального закона от 03.07.2016 № 324-ФЗ: 1) оценкапосредничества, не подпадающего под ст. 204.1 и 291.1 УК РФ по критерию размера; 2) значениест. 204.2 и 291.2 УК РФ о мелком коммерческом подкупе и мелком взяточничестве для квалифи-кации посредничества в обычном коммерческом подкупе и взяточничестве; 3) оценка посредни-чества в мелком коммерческом подкупе и мелком взяточничестве (на сумму не свыше 10 тыс.руб.). Исследована юридическая природа посредничества. Сделан вывод о признании посредникаразновидностью пособника, предусмотренного ч. 5 ст. 33 УК РФ. Проанализированы международ-ные стандарты криминализации посредничества во взяточничестве, в том числе закрепленные вКонвенции ОЭСР в борьбе с подкупом иностранных должностных лиц при осуществлении между-народных коммерческих сделок. Выявлена необходимость квалификации посредничества в не-значительном размере (на сумму не свыше 25 тыс. руб.) как соучастия в коррупционном преступле-нии. Сформулированы рекомендации по квалификации посредничества в мелком взяточничествеи коммерческом подкупе с учетом предмета преступления, формы соучастия и направленностиумысла виновного. Вопрос об объеме обвинения признан неактуальным для квалификации посред-ничества в мелком коммерческом подкупе. Предложены дополнения к постановлению ПленумаВерховного Суда России от 09.07.2013 № 24 «О судебной практике по делам о взяточничестве и обиных коррупционных преступлениях», нацеленные на толкование норм УК РФ о посредничестве. |
|
106–117
|
Статья посвящена анализу практики освобождения лиц от уголовной ответственности за фиктив-ную регистрацию граждан Российской Федерации по месту пребывания или по месту жительствав жилом помещении или фиктивную регистрацию иностранного гражданина или лица без граж-данства по месту жительства в жилом помещении, а также за фиктивную постановку на учет ино-странных граждан или лиц без гражданства по месту пребывания в жилом помещении в Россий-ской Федерации. Главная цель статьи заключается в аргументированном ответе на вопрос: какиеименно действия должен совершить человек, чтобы их можно было признать способствованиемраскрытию преступлений, предусмотренных ст. 322.2 или 322.3 УК РФ? Для достижения заявлен-ной цели в статье анализируется сложившаяся правоприменительная практика и мнения ученых,производится сопоставление всех примечаний к статьям Особенной части УК РФ, в которых гово-рится о способствовании раскрытию преступления. Основные выводы исследования: 1) для ос-вобождения от уголовной ответственности лица на основании примечаний к ст. 322.2 и 322.3 УКРФ необходимо учитывать только его действия, предпринимаемым им до возбуждения уголовногодела; 2) сообщение достоверных сведений при даче объяснений сотрудникам правоохранительныхорганов и дача согласия на осмотр своего жилища при проведении проверки в рамках ст. 144 УПКРФ являются вполне достаточными основаниями для обязательного освобождения лиц от уголов-ной ответственности по ст. 322.2 и 322.3 УК РФ; 3) ссылка на ч. 2 ст. 28 УПК РФ при освобождениилица от уголовной ответственности на основании примечания к ст. 322.2 или 322.3 УК РФ являетсявынужденной и неверной (ч. 2 ст. 28 УПК РФ относится только к преступлениям тяжким и осо-бо тяжким), но других каких-либо подходящих норм в законе больше нет; 4) для решения даннойпроцессуальной проблемы в УПК РФ необходимо включить еще одно основание для прекращенияуголовного дела — примечания к статьям Особенной части УК РФ. |
|
118–129
|
В статье анализируется понятие беспомощного состояния потерпевшего применительно к раз-личным составам Уголовного кодекса РФ, выявляются различия в толковании одного и того жетермина в судебной практике, трудности применения норм закона. В работе последовательно рас-сматривается значение приведения потерпевшего в беспомощное состояние с целью совершитьпреступление; значение возраста потерпевшего; состояние сна как основание наличия признакабеспомощности. Законодательно закрепленного общего определения понятия беспомощности при-менительно ко всем составам преступлений, включающих данный признак, нет. Также отсутствуюти признаки беспомощности, что затрудняет понимание и применение уголовного закона. Признакбеспомощности потерпевшего, являясь по своей сути оценочным, все же конкретизируется в по-становлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной практике по делам обубийстве» и в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной прак-тике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности».Так как применительно к другим составам Уголовного кодекса разъяснения отсутствует, предметомнастоящего исследования являются нормы ст. 105, 131, 132 УК РФ. Несмотря на то, что в различныхсоставах преступлений термин «беспомощное состояние потерпевшего» идентичен, его содержа-ние существенно различается, о чем свидетельствуют и разъяснения Пленума Верховного Суда,и практика применения судами норм уголовного закона. С целью избежать неверного толкованиянорм закона, для установления единообразия судебной практики автор приходит к выводу о не-обходимости дать развернутое разъяснение понятия и признаков беспомощности потерпевшего,сделав его общим для всего Уголовного кодекса РФ, либо использовать различную терминологию вразных составах норм УК РФ. Указанные изменения в толковании признака беспомощности позво-лят избежать путаницы при вынесении обвинительных приговоров. Проблема видится важной, таккак речь идет чаще всего о квалифицированных составах, а наказания за подобные преступлениязначительно выше. |
|
129–139
|
В статье проводится критический анализ законодательного определения понятия «подстрекатель».Исследованы такие способы вовлечения лиц в совершение преступления, как склонение, вербовка,подкуп, угроза, принуждение и их соотношение между собой. Установлено, что склонение и принуж-дение являются одноуровневыми понятиями, видовыми по отношению к вовлечению. Критерием от-граничения выступает свобода воли подстрекаемого лица. Вербовка и подкуп отвечают признакамсклонения, и в основе обоих лежит обещание материальной выгоды. Угроза, в свою очередь, отража-ет суть принуждения. Отмечен ряд недочетов юридической техники при конструировании различныхнорм Особенной части Уголовного кодекса РФ, нарушающих единообразие в использовании рассма-триваемого понятийного аппарата. Предлагается авторская редакция ч. 4 ст. 33 УК РФ с учетом вы-строенной иерархии терминов. Оценены возможные пути квалификации при совершении деяний,подпадающих под статью Особенной части УК РФ и при этом совпадающих с положениями институтасоучастия. Установлено отсутствие единообразного подхода как на уровне судебной практики, таки среди ученых. Высказываемые в научном сообществе предложения преимущественно относятсяк отдельным составам или группам преступлений. Делается акцент на необходимости выработкиединого принципа, универсального для всех ситуаций. Автор приходит к выводу, что применение ис-ключительно специальной статьи неоправданно, поскольку в ряде случаев она предусматриваетменьшее наказание, чем может быть назначено подстрекателю по основной статье при привлеченииего в качестве соучастника. Другим возможным вариантом является использование института сово-купности. Однако подобная квалификационная модель является недопустимой, поскольку нарушаетпринцип справедливости при назначении наказания. В связи с этим единственным выходом, способ-ным обеспечить единообразие в правоприменении, автор считает исключение из Особенной частиУголовного кодекса РФ составов, дублирующих положения о подстрекательстве. При квалификациисодеянного следует использовать положения главы 7 Уголовного кодекса РФ о соучастии. |
|
140–151
|
The article discusses the history of the legislation on privatization in Russia and features of use of privatizationas a regulator of the modern economic policy in the Russian Federation. The author shows the uniqueexperience of privatization in Russia in the 1990s, which allowed rapid creation of private sector in theRussian economy. Privatization as a paradigm of modern economic policies of developed countries hasnow become truly universal. Having replaced the strategy of state intervention in the economy, the policy ofprivatization rapidly covered the majority of foreign countries in the early 1970s. In Russia, privatization hasbecome one of the key elements in the system of market reforms and decentralization of the economy. Incontrast to countries with developed market economies, where the transfer of the state-owned property intoprivate ownership helped increase the effectiveness of individual enterprises, privatization in Russia wasintended to provide a radical shift in property relations. The article analyses different approaches to definingprivatization, including the approaches provided for in the legislation in regards to this term, highlightsthe main stages of the Russian legislation development in the field of privatization. The legislation on the“first wave” of privatization had been launched in 1992, when Russia began the “voucher” privatization(1992-1994) featured by using vouchers as means of payment (hence, this stage was called “voucher”privatization). A privatization voucher did not certify its owner’s right to the share in the public property.It was a kind of government security, the yield of which was dependent on the method of its use by theowner. By purchasing shares for privatization vouchers, their owners could earn income through the sale ofshares or in the form of dividends to be paid. After the voucher privatization, the government moved towardsa new model, known as “monetary privatization”. Main reason for transition to monetary privatization wasurgent need for federal budget revenues and the need for investment for structural transformation of theRussian economy. The article describes mortgaging auctions, which were among the non-standard formsof privatization used in practice at that period. Individual privatization projects can also be referred to thenonstandard forms. They included measures aimed at privatization of public property particularly importantfor the state, region or industry, and providing for the pre-sale preparation of the property with assistance ofan independent financial consultant. |
Право в современном мире
|
152–166
|
Начало в январе 2015 г. работы Суда Евразийского экономического союза ознаменовало еще однупопытку государств-членов ЕАЭС создать региональный интеграционный суд. В отечественной ли-тературе уже появились исследования, в которых подробно анализируются Статут и РегламентСуда ЕАЭС, в том числе в сравнении как с полномочиями просуществовавшего три года Суда Ев-рАзЭС, так и с компетенцией и организацией работы Суда Европейского Союза. Однако пока зарамками исследований остаются вопросы мотивов, которыми руководствовались государства-чле-ны ЕАЭС, принимая решения о создании Cуда, а также наделяя его определенной юрисдикцией,которая разительно отличается как от полномочий Суда ЕС, так и от компетенции Суда ЕврАзЭС.Автор настоящей статьи пытается восполнить этот недостаток, анализируя Статут Суда ЕАЭС, содной стороны как отражение страхов, сомнений и опасений государств-членов в отношении соз-даваемого ими суда, а с другой, как совокупность мер контроля над созданным судом для того,чтобы избежать или нивелировать нежелательные для них судебные решения. Автор приходит квыводу, что поиски государств–членов ЕАЭС баланса между, с одной стороны, независимостью иэффективностью Суда ЕАЭС, и желательной для них степенью контроля над Судом — с другой, неоказались стратегически удачными и выверенными. Преобладание страхов и сомнений государствпри разработке Статута Суда привело к появлению ослабленного суда, что вскоре станет ощущать-ся на качестве процесса евразийской интеграции. Ограничения юрисдикции Суда не способствуютросту его авторитета и легитимности ни в у национальных судов стран-членов ЕАЭС, ни в глазах по-тенциальных заявителей, которые могут предпочесть искать судебную защиту своих прав в другихмеждународных или национальных судах, оспаривая акты ЕАЭС в ЕСПЧ в ОРС ВТО, в инвестици-онных арбитражах, либо в конституционных судах стран-членов ЕАЭС. |
|
167–183
|
Единый внутренний рынок — одно из основных достижений Европейского союза в эпоху развитияглобализации. ЕС включает не только единый рынок товаров и услуг, но и разделяет ценности, за-крепленные в учредительных договорах ЕС, включая Хартию ЕС об основных правах. В частности,уважение основных прав человека входит в составную часть общих принципов права ЕС. Цельстатьи заключается в выяснении соотношения принципа защиты прав человека и экономическихсвобод внутреннего рынка ЕС. Автор выделяет два аспекта такого соотношения, которые служатструктурообразующими элементами статьи. Первый аспект заключается в том, что соблюдениеправ человека способствует повышению эффективности функционирования внутреннего рынка.Второй аспект — цель защиты прав человека может служить основанием для ограничения эконо-мических свобод внутреннего рынка. Исследование основывается на положениях таких между-народно-правовых актов, как Договор о Европейском союзе, Договор о функционировании Евро-пейского союза, Хартия ЕС об основных правах, Европейская конвенция о защите прав человекаи основных свобод (1950), Европейская социальная хартии (1996), а также на практике Суда ЕС.В рамках первого аспекта кратко рассматриваются принцип запрета дискриминации, защита правпотребителей, право на защиту данных личного характера, свобода профессиональной деятель-ности и право на труд и отмечается их роль в функционировании внутреннего рынка, повышенииего эффективности. Что касается второго аспекта, то право ЕС предусматривает возможностьограничения свобод внутреннего рынка государствами-членами для достижения определенных це-лей. Так, защита прав человека выступает одним из оснований правомерного ограничения эконо-мических свобод внутреннего рынка ЕС. В статье уделяется особое внимание решению Суда ЕС поделу С-112/00 Schmidberger (2003) в сфере свободы движения товаров, в котором было признано,что приоритетное значение свободы мнений и собраний служит оправданием ограничения свободыдвижения товаров. В итоге отмечается, что пока нельзя утверждать, что Суд отдает предпочтениеили правам человека, или экономическим свободам внутреннего рынка. Как правило, националь-ному суду оставлена свобода усмотрения, и он должен находить справедливый баланс между эко-номическими свободами и правами человека, учитывая обстоятельства дела. |
|
184–197
|
В статье рассматриваются: понимание права на забастовку как неотъемлемого права человека,сложившееся в течение XX века; его место среди других прав человека; нормативное закреплениеправа на забастовку на международном и национальных уровнях, а также его значение для трудовыхотношений и трудового права. Центральное место в статье уделено исследованию кризиса признанияправа на забастовку, вызванного заявлениями группы работодателей на Международной конферен-ции труда 2012 года. Во время конференции представители группы работодателей сделали заявле-ние об отказе обсуждать в Комитете конференции по применению стандартов ранее согласованныйтрехсторонними партнерами список дел по странам, не выполняющим обязательства, вытекающиеиз ратифицированных конвенций, отобранный на основании доклада Комитета экспертов по при-менению конвенций и рекомендаций. Заявление было обосновано тем, что право на забастовку пря-мо не предусмотрено в Конвенции № 87, а Комитет экспертов, делающий заключения о нарушенииправа на забастовку некоторыми государствами–членами МОТ, вышел за пределы своего мандата.Это поставило вопрос не только о пересмотре складывавшегося в течение десятилетий права назабастовку, но и о мандате Комитета экспертов в целом. Для понимания современных рамок при-знания права на забастовку в нормах МОТ исследуется история обсуждения и принятия конвенцийи рекомендаций МОТ, относящихся к праву на забастовку; проводится анализ развития толкованияКонвенции № 87 контрольными органами МОТ, в частности, Комитетом по свободе объединения и Ко-митетом экспертов МОТ; исследуются пределы мандата этих органов по интерпретации содержанияконвенций, а также роль групп работодателей, работников и правительств в признании и развитииэтих толкований. Рассматриваются усилия, предпринятые в рамках МОТ для преодоления кризиса,его современное состояние и перспективы урегулирования разногласий. |
|
198–204
|
В статье рассматриваются теоретические вопросы охраны труда в России и в Германии. Прово-дится анализ различных точек зрения о понятии и содержании охраны труда в широком и узкомсмыслах, об охране труда как социальном явлении и как комплексном правовом образовании, атакже как институте трудового права. Исходя из формулировки охраны труда, данной в ст. 209Трудового кодекса РФ, обосновывается вывод, что под охраной труда в качестве института тру-дового права должна пониматься совокупность норм трудового права, направленная на сохране-ние жизни и здоровья работников в процессе трудовой деятельности. Доказывается, что в целомнормы трудового права, составляющие институт охраны труда, закрепляют: 1) основные функциигосударства в области его охраны; 2) требования к охране труда; 3) права и обязанности сторонтрудовых отношений в области охраны труда; 4) гарантии права работников на труд в условиях,соответствующих требованиям охраны труда; 5) систему и правовой статус органов по управлениюи контролю за охраной труда; систему гарантий прав работников на охрану труда. Указанные во-просы рассматриваются в сравнительном аспекте в России и в Германии. При этом доказывается,что законодательство ФРГ рассматривает охрану труда как систему мер, направленную на обе-спечение безопасности труда и охрану здоровья работников. В статье анализируются следующиекомпоненты охраны труда в Германии: 1) общая охрана труда; 2) его социальная охрана; 3) техниче-ская охрана труда; 4) медицинская охрана труда. Автор формулирует вывод, что понятие охранытруда в германском законодательстве шире, чем в России, так как оно включает в себя (помимокомпонентов, относящихся к собственно охране труда), также меры, направленные на установле-ние обоснованного режима труда, регулирование рабочего времени и времени отдыха. |
|
205–222
|
Статья посвящена анализу положений конституций арабских стран, касающихся статуса шариатакак источника законодательства, и практики их толкования органами конституционного контроля.Конституции практически всех указанных стран провозглашают ислам государственной религией.Такой принцип арабские правоведы понимают неодинаково. Преобладает точка зрения, согласнокоторой закрепление роли шариата в правовой системе требует его конституционного признания вкачестве источника законодательства. Данный статус шариата отражен в арабских конституцияхв различных формах. Некоторые из них предусматривают, что шариат является главным источ-ником законодательства, используя в арабском оригинале текста конституции термин «главныйисточник» в грамматически неопределенном состоянии. В отдельных странах сложилась судебнаяпрактика толкования таких статей конституции при рассмотрении исков о конституционности за-конодательства, противоречащего шариату. Федеральный верховный суд ОАЭ пришел к выводу,что конституционное положение о шариате как главном источнике законодательства обращено кзаконодателю, а не к суду. Поэтому шариат следует понимать в качестве материального (истори-ческого) источника права. В то же время, ссылаясь на данное предписание конституции вместес положениями законодательства о судах, орган конституционного контроля ОАЭ обосновал воз-можность прямого применения норм шариата как формального (юридического) источника права.Собственный опыт конституционного закрепления статуса шариата накопил Египет. Конституция1971 г. первоначально определяла принципы шариата как главный источник законодательства, нопосле внесения в нее изменений по итогам референдума 1980 г. стала квалифицировать данныепринципы в качестве ведущего источника законодательства. Верховный конституционный судЕгипта пришел к выводу, что данное положение конституции обращено к законодателю, а противо-речащие шариату законы, вступившие в силу до изменения конституции, продолжают действоватьи являются конституционными, поскольку во время их принятия шариат не был признан ведущимисточником законодательства. Своеобразием отличается роль шариата как источника права вправовых системах Саудовской Аравии и Ливии. В целом место шариата в правовом развитии со-временных арабских стран зависит от многих факторов. Однако его роль определяется преимуще-ственно законодателем, в первую очередь на конституционном уровне. |
Дискуссионный клуб
|
223–236
|
В статье рассматривается концепция компании как создателя не только корпоративного блага(«акционерной стоимости»), но и общественного (социального) блага. Механизм «благого управ-ления» позволяет учитывать интересы акционеров, совета директоров, сотрудников и общества,достигая конечной эффективности: увеличивая стоимость активов в перспективе (благосостояниесобственников), а также выполняя общественно-полезную функцию (социальная ответственностьперед обществом). Целью статьи является рассмотрение компании через призму создателя благ,путем внедрения механизма благого управления (принципа командного производства). Команд-ное производство подразумевает акт взаимного сотрудничества в атмосфере доверия, взаимнойподдержки, с учетом стимулирования участников при решении долгосрочных задач в компании(акционер — правление — сотрудник). Одной из особенностей достижения эффективности прин-ципа командного производства является проведение общих собраний учредителей (акционеров) врамках действующего корпоративного законодательства с учетом интересов как акционеров, таки членов совета директоров. Другими словами, участник компании осознает не только персональ-ную и командную ответственность при реализации поставленных вопросов. Кроме того, в работерассмотрен механизм «блокирования активов» (lock-in), с помощью которого можно сдерживать«аппетиты», связанные с изъятием активов из компании со стороны акционеров с краткосрочнымиинтересами. При решении задач, связанных с благим управлением, компания неизбежно сталки-вается с агентскими конфликтами между собственниками и руководством. Поскольку у каждогозаинтересованного участника имеются экономические интересы, возникают данные конфликты.В результате таких разрушительных конфликтов происходит разрушение корпоративного и соци-ального блага. Другими словами, компания не служит интересам общества, а, напротив, разру-шает представление о своей полезности, выступая в роли «монстра Франкенштейна» (создаваямошеннические схемы с целью неуплаты налогов, сокращая штат сотрудников). Автор стремитсяпоказать компанию как созидателя и справедливого распределителя корпоративных и социальныхблаг в долгосрочной перспективе (сберегательная и инвестиционная технологии), в том числе с ис-пользованием механизма благого управления. |
|
|